Александр Рудазов - Сын Архидемона. (Тетралогия)

Вот вы никогда не пробовали объяснить эльфу… сиду из другого мира, как играть в «съедобное-несъедобное»? Задачка не самая простая, уж поверьте на слово. Уж не знаю, во что играют эти остроухие, но Джемулан никак не мог ухватить суть. А когда наконец ухватил, заявил, что это полная глупость.

— Если слышишь что-то съедобное, надо ловить мяч, если несъедобное — отбрасывать? — уточнил он. — И в чем тут веселье?

— Веселье в том, что иногда игрок ошибается и ловит какую-нибудь дрянь, — устало объяснял я. — Таким образом он ее как бы съедает. Это смешно.

Повисла пауза. Потом Джемулан недоверчиво спросил:

— Это у вас считается смешным?

— Считается, — мрачно подтвердил я.

Джемулан закатил глаза с видом «чего еще ждать от этих обезьян».

Мы шли около часа. Я хотел было поймать такси, но вспомнил, что местных денег у меня нет… и вообще денег нет. Не знаю, как с этой проблемой обычно справляются энгахи, но просить помощи у Джемулана не позволяла гордость. Сам он ничего не говорил, только временами косился в мою сторону, словно делая мысленные отметки.

Наконец мы добрались до места назначения. Старого кладбища. Солнце уже село, зато выползла луна, освещая кресты и мраморные плиты.

Джемулан по-прежнему ничего не говорил. Я бы на его месте непременно спросил, какого хрена мы тут забыли, но он помалкивал. Спокойно шагал до самой сторожки — небольшого домика с черепичной крышей.

В окнах горел свет. Я бесшумно поднялся по крыльцу и надавил кнопку звонка, прислушиваясь к происходящему внутри. Там завозились, забормотали и через полминуты дверь распахнулась. На пороге появился плотный краснорожий дядька с выпученными глазами, толстым носом и вислыми усами. Несмотря на мороз, из одежды на нем были только шлепанцы, линялое синее трико, красная майка с портретом Че Гевары и косынка, обтягивающая лысину.

— За хаз мы в этом месяце уже платили, проклятые капиталисты! — воскликнул он, гневно раздувая щеки. — Убирайтеся отсюда во имя КПСС!

Я смотрел на Ефима Макаровича с каким-то даже умилением. Он на редкость туп, ограничен, непрошибаем, въедлив, зануден, придирчив и подозрителен — но мне он по-своему симпатичен. Так бывает симпатичен старый толстый кот, который дерет мебель и обои, везде гадит, постоянно царапается и противно орет… но он живет в квартире испокон веку, так что все к нему привыкли и уже не могут без него обойтись.

— Здрасьте, Никита Сергеевич, — тепло поздоровался я, протягивая руку. — Гляжу, вы за эти полгода ни хрена не изменились. Все такой же… честный и добропорядочный гражданин.

— Шо таке?.. — раздул ноздри Щученко, сверля мою ладонь подозрительным взглядом. — Хражданочка, а мы с вами шо, хде-то раньше пересекались? Шо-то мне ваша физиономия не очень знакома, а у мене все-таки профессиональная, значить, память на лица!

— Полковник, да это же я, Олег, — добродушно напомнил я. — Бритва моя фамилия. Помните?

— Смутно припоминаю похожее ФИО, — неохотно кивнул Щученко. — Только вы, хражданочка, мне мозги-то не пудрите! На товарищу Бритву вы, значить, похожи меньше, чем я, значить, на английскую королёву! Да и голосок у вас, прямо скажем, не тот!

— А это у меня маскировка такая удачная, — весело ответил я, поворачивая камень в оправе кулона.

Судя по тому, как выпучились глаза полковника Щученко, он меня узнал. Еще бы. Меня сложно не узнать. Если мы с вами общались хотя бы пару минут — вы узнаете меня даже через десять лет, гарантирую. Некоторые меня потом во сне видят, вскакивают с радостными воплями.

А все потому, что я незаурядная личность с уникальным характером.

— Тю! — присвистнул Щученко. — И вправду — товарищ Бритва, як живой! Я вас теперь, значить, сразу узнал — по оригинальному цвету глаз! Хороший у вас грим, товарищ Бритва, мое вам за это всецелое одобрение! Мы, бывало, в разведке тожа…

— Ефим Макарыч, кто там?.. — выглянул в прихожую второй человек. — Ой-ей… Олег, ты, что ли?!

— Угу, — оскалился я. — Накрывай поляну, Лева, твой лучший друг в гости пришел!

Святогневнев обрадовался мне гораздо больше, чем Щученко. Все ж таки мы с ним настоящие друзья. Я трехглазое шестирукое чудовище, он ходячий мертвец — но мы регулярно пьем вместе уксус.

В других условиях пили бы водку, но наши организмы спиртное не воспринимают.

Джемулан смотрел на этих двоих с равнодушием каменного столба. Кажется, его ничуть не обрадовало знакомство с такими замечательными людьми. Я спохватился и представил его:

— Лева, полковник, знакомьтесь. Это Джемулан Ройя Атаби айки Кйодолья, он…

— Пач-чиму у этого хражданина волосья до плечов, як у стиляги какого?! — тут же перебил меня Щученко.

— Это Лев Игнатьевич Святогневнев, доктор каких-то там наук…

— Очень приятно, — кивнул Святогневнев.

— А это Ефим Макарович Щученко, он…

— Идиот!.. — выпалил Щученко.

— Да, точно, — согласился я.

— Я, значить, кажу, шо вы, товарищ, наверное, идиот, раз волосья такие отрастил! Или это теперь мода такая заграничная? Не одобряю! Как, говорите, его фамилия?

— Джемулан.

— Армянин, что ли? Вы, товарищ Джемулян, подстригитесь как можно скорше, это вам совет от всей нашей коммунистической партии и от мене лично.

Джемулан ему даже не ответил.

С тех пор, как я последний раз гостил у Святогневнева, здесь мало что изменилось. В прихожей нас встретил черный доберман Дюк — тоже спокойный, как корабельный якорь. Впрочем, для собаки-зомби такое поведение нормально. Снова я порадовался, что не чувствую запахов — Джемулан достал носовые фильтры, а значит пахнет от псинки не ландышами. А Щученко ничего, даже не морщится. Видно, что привыкший.

Кроме мертвой собаки в прихожей были только старая тумбочка, вешалка для одежды и две пары ботинок. Совершенно одинаковых.

— Слушайте, а как вы различаете свои ботинки? — полюбопытствовал я. — Они же совершенно одинаковые.

— Мои — чистые, — ответил Святогневнев, провожая нас в комнату. — Вы к нам надолго?

— Как получится, — рассеянно сказал я. — На недельку… или на две… Мне, понимаешь, Палача нужно разыскать…