Ольга Вешнева - Огрызки эпох

Настроение у него было хуже некуда. В его грубости заподозрил скрытую угрозу, и потому нацепил на пояс ножны с заговоренным клинком.

Закатные лучи обливали верхушки сосен рыжеватым, с легким розовым оттенком, сиянием, будто за тонким желтым облаком спрятался маляр и выплеснул ведро краски на небесную твердь.

Мы бесшумно пересекли сосновую рощу быстрым шагом, не переходя на бег. Демьян вел меня не на охоту, а на казнь. Угнетающее молчание не нарушалось до маленького ручейка. Если применить сравнение с человеческими разметками, мы перешли со двора усадьбы в поместный парк.

— Впервой я так сплошал… Должно, старая закалка подвела, раз я проглядел твою песью душонку. Да и Шенигла опростоволосилась, — укоризненно покосился на меня атаман. — Ну, ничего. Никто не узнает моего позорища. Дабы не умалить заслуженного уваженья, я не запятнаю твоей чести. Пускай наши мнят, будто змей схватил тебя на дольнине и унес в гнездо змеенышам.

— Опрометчиво вы доверяете адской птице, Демьян Лукич, — тихо возразил я. — Она меня невзлюбила с первой встречи. И давно науськивает вас против меня.

— Затвори собачью пасть, предатель! — оскалился атаман. — Шенигла вовсе тебя не раскусила. Али вы снюхались с нею за моей спиной… Сам я разведал истину… Да и ныне дух твой цельно тебя выдает, — он потянул воздух и брезгливо отвернулся. — Ишь, изловчился! Самого Демьяна Чепурных вокруг пальца обвел! А до чего тощой был! Ложка крови — мешок костей. Кто ж в таком дохляке узреет песью душу?!!

— Вы неправы. Я людям не служил, и не служу.

— Ты аки глист у меня завелся. И не видать, и не слыхать тебя было, покуда ты не показался во всей красе.

— Держите, сударь! — опередив Демьяна, я кинул ему в лицо перчатку с левой руки.

Я решил шуткой разбить его спокойствие и опасную сосредоточенность на предстоящем поединке.

— Это что?!! — выплюнув перчатку, инстинктивно пойманную зубами, атаман недоуменно повел носом.

— Вызываю вас на дуэль, Демьян Лукич, — с игривой улыбкой я развел сложенные за животе руки. — Мерзейшего оскорбления, нанесенного благородной особе, не может снести моя поэтическая душа. Извольте напомнить: я князь, а не глист!

— Грязь ты, а не князь, — к сожалению, Демьян быстро опомнился. — Таких князьков мы на Дону раздевали донага, вешали им на шею каменья, и спускали их в воду повеселить рыб. С тех князьков я кафтаны, сапоги да пушнину сымал, а у тебя кровь возьму. Должно быть, вкусен ты, глистенок паршивый.

Атаман обошел меня и продолжил путь, демонстрируя, что он не намерен казнить меня здесь и понимает, что я не отважусь на попытку убежать от него.

— Эх, пропадет вся ваша составная материя даром, — я догнал его и заглянул с насмешкой в непроницаемо хмурое лицо. — Я ведь когда убью вас, Демьян Лукич, и капли вашей крови на язык не положу. Она, сдается мне, горче прокисшей солянки от беспросветной злобы. А я, знаете ли, сладкоежка.

— Мели чего хошь, предатель. Тебе меня не одолеть. Я разделаюсь с тобой в два счета.

— А я с вами — в один. И доподлинный предатель из нас двоих — вы. В угоду раздувшемуся за века честолюбию вы предали наше племя. Натравили охотников на мою прежнюю стаю и моих нынешних друзей отправили на верную смерть наперекор увещеваниям. Я же старался уберечь вампиров, не выдавал их людям. Ежели бы вы, господин самолюб, не щадили себе подобных ради сохранения человеческого племени, я бы мог вас понять. А вы шли на поводу безумной злобы, подогреваемой семейной распрей. Вам никого не жаль, за исключением себя самого, и от меня не ждите сострадания на дуэли.

— Не тебе учить меня морали, пес.

— Я не пес! Я князь Тихон Игнатьевич Подкорытин — Тарановский. И называть себя не позволю иначе, чем «Ваша светлость».

— Про светлости будешь со змеем толковать. А я пустой трепотней не стану засорять голову, — Демьян отмахнулся от меня и замолчал.

Не справившись с яростью, он небрежным взмахом меча срубил маленькую сосенку.

Мой способ вывести его из равновесия начал приносить плоды. Нельзя было останавливаться на достигнутом.

— Вам бы спеть, Демьян Лукич. Не то помрете вы, и не узнают лесные жители, хороший у вас был голос, иль плохой. Давайте — ка затяните родное, казачье. Думаю, вы и басом сможете. В моей прежней стае любили песни и пляски. А в здешнем лесу все твари считают, будто вампиры не умеют петь. Почему бы нам не опровергнуть их заблуждение. Эх, начали б вы хоть с такой песенки: «По Дону гуляет казак молодой». Сдается мне, ваша матушка ее напевала, качая вас в люльке.

Мощные челюсти атамана ерзали со скрипом, как нож по точилу. Он стоически удерживался от нападения.

— Не желаете баском громыхнуть, так я спою как умею, — я придавил смешинку и выполнил обещание.

Я начал со старинных народных песен, затем перешел на романсы петербургских поэтов. Демьян терпел. От мелких морщинок на носу его лицо напоминало морду волка, растопырившего усы перед оскалом.

Удивленные гномы взобрались на нижние оголенные ветки. Трепетные феи притормаживали на лету и кружили высоко над нами, как мотыльки над горящей свечой.

Внимание маленьких лесных жителей немного польстило мне и укрепило голос. Я представлял себя богатырем Никифором, отправляющимся в дружинном строю на битву с татарами.

Сочная трава долины угольно чернела на фоне ярко-красного зарева. Пронзительный вампирский визг согнал фей с полевых цветов и разбудил дремавшего в горной пещере дракона.

— Это тебе за Полину! — я вскинул к левому плечу клинок и бросился на неподвижного Демьяна.

После долгого призывного клича он замер, облизывая подточенные зубы.

Я неуместно поосторожничал со скоростью. Демьян развернулся в десятую часть мига. Выхватил из ножен эльфийский меч, он играючи отразил мой удар.

— Мне?!! — глухо прошипел Демьян. Его меч, не встретив препятствия, свистнул над моей головой. — Разве не ты ее заел? Себя и благодари.

Отскакивая, я поскользнулся на влажной траве и чуть не повалился на спину.

— Она была обречена, — я замахнулся, нацеливаясь на его шею, но атаман снова перехватил мой клинок своим мечом. Тогда, не отводя рук, я налег на клинок со всей силы, приближая оба лезвия к его уязвимому горлу. Наши подкованные сапоги плугами врезались в землю.

— Как бы ни так! — огрызнулся Демьян. Тепло его натужного дыхания грело мою щеку. — Да эти ублюдины живучей нас, Тишка. Кабы ты не опустошил ее, она бы оживела к вечеру.

Мое сбивчивое дыхание прервалось. Сила замедлила ток по мускулам. Поздно я сообразил, что нельзя отвлекаться.

Демьян отбросил меня, как невесомую пелеринку. Я пролетел расстояние, сравнимое с дорогой от барского дома до парка в Лабелино. Приземлившись, я вспахал свободной от клинка левой рукой и задом глубокую колею, а правую руку поранил собственным оружием. Котенок силы охотницы медленно потянулся, выпуская коготки. Понемногу он начал растворяться в моем теле, подкрепляя его волновыми приливами энергии.