Евгений Щепетнов - Инь. Ян-3

На мостике стало тихо. Дыхание двух людей, плеск, шум рассекаемой кораблем воды, ветер, посвистывающий в снастях.

Капитан, который сам вел свой корабль, посмотрел на берег, темнеющий слева, потом перевел взгляд на небо и нахмурился - небо, затянутое тучами, стало очищаться, и в прогал между облаками выглянула ясная, сочная луна, будто огромный факел осветившая и бухту, и массивную крепость белого камня, нависшую на причалами порта.

- Не успели - досадливо выдохнул капитан, и недолго помолчав, приказал - готовь людей к бою. Придется уходить с шумом, мы сейчас как на ладони.

Помощник молча кивнул, и быстро слетел по лесенке вниз, почти не касаясь ступеней ногами. Капитан проводил его мрачным взглядом и подумал о том, что когда человек поднимается наверх, достигает успеха, все меньше у него остается друзей, и все более тяжелые, неприятные решения он должен принимать. Особенно, в отношении тех, кто его предал. Хуже предательства нет ничего - если предают тебя, конечно.

Капитан грустно усмехнулся, и вдруг перед его глазами встало лицо дяди - тот задыхался, держась за горло, и с трудом преодолевая паралич, с хрипло выговорил: "Тыии?! Подлец! Я ведь тебя любил! Как ты мог?!"

Как, как...есть обстоятельства, которые выше нас - мог сказать ему капитан. Но не сказал. Зачем? И так все ясно. Дядя никак не хотел покинуть этот мир, а племянник не мог больше ждать. Ведь несправедливо, когда старик сидит на деньгах, жирует, а племянник вынужден наниматься на чужие корабли, чтобы заработать на кусок лепешки! Старый жадина...

Короткие мачты с неширокими парусами худо-бедно толкали судно вперед, не поврежденный на рифах рулевой механизм работал исправно, и корпус, на который капитан не пожалел огромных денег, не дал течи - лети, "Черный цветок", лети! Уноси хозяина из западни! Еще немного, еще чуть-чуть, и свобода! Если удача все-таки осталась с ним...

У причалов мирно спали суда, которые выходя в море обвешиваются красно-полосатыми парусами - отличием кораблей Киссоса. Впрочем - не только это их отличало: флаг на мачте, изображающий глаз с расходящимися от него лучами, косые паруса, и корпус - узкий, длинный, покрашенный в красный цвет, цвет крови, цвет огня.

Изредка мореходы пробовали захватить один из таких кораблей - это случалось примерно раз в десять лет - самый отчаянный, безумный из моряков решал попробовать на крепость этих спесивцев, по слухам, обладающих огромными богатствами. Кончалось все это плохо.

Что происходило с нападавшим судном и с его экипажем - никто не знал. Случайные свидетели, оказавшиеся в этот момент рядом, рассказывали все по-разному. Одни видели, как пиратский корабль горел - ярким, голубым пламенем. Другие видели, как корабль уходит в сторону Киссоса без боя, будто послушный щенок, которого позвал хозяин.

Сами мореплаватели с Киссоса никогда не рассказывали о таких случаях. Впрочем - они вообще ничего не рассказывали, будто считали, что общение с жителями Острова сродни общению с насекомыми, безмозглыми и отвратительными. Их каменные лица не выражали никаких чувств, будто эти люди были не людьми, а статуями, изваянными из глины и обожженными в пламени печи.

Впрочем, шлюхи в портовых борделях рассказывали, что ничего человеческое этим людям не чуждо, и что под одеждой у них все так же, как и у обычных моряков. Только почище. В отличие от местных, моряки Киссоса были патологически чистоплотны, и заставляли шлюху тщательно мыться перед тем, как ложились с ней в постель. Колдуны, одно слово! Только колдун боится честной грязи и насекомых, будто они его загрызут или заберут кошель с монетами.

Корабль медленно, черной тенью скользнул к выходу из бухты, и капитан замер, затаив дыхание - что сейчас будет? Уйдут, или их все-таки заметят и пошлют вслед свои быстроходнее корабли - тех было с десяток, достаточно, чтобы окружить и захватить еле ползущего раненого чужака.

Ветер вдруг наддал, ускоряя ход корабля, капитан наметил курс в светлый прогал между темными каменными грядами. Уже недалеко...еще чуть-чуть...еще...

Удар!

Капитан едва не слетел с мостика, успев удержаться, схватившись за штурвал. Судно сходу врезалось в невидимую преграду, спружинившую, отбросившую его назад.

Под воздействием ветра, наполнявшего паруса, корабль продолжил двигаться, и развернувшись боком к преграде, пополз в сторону рифа, с каждой секундой набирая ход.

И тут вспыхнул свет - яркий, похожий на свет небольших светил, каким-то чудом оказавшихся на башенках по обеим сторонам прохода. Белые шары слепили, заставляя щуриться, выбивали слезы из глаз, притерпевшихся к ночной тьме.

Капитан заслонился рукой, присмотрелся, и в этом колдовском свете увидел серебристую нить цепи, протянувшейся от башни к башне. Почему он не видел ее раньше? Теперь уже не узнать. Видимо, цепь была погружена в воду, и те, кто находился в башнях, подняли ее во время приближения чужого корабля.

Но все это было теперь не важно. Результат один - корабль в западне и выбраться нет никакой возможности.

Капитан зарычал, застонал от бессильной ярости, от невозможности что-либо изменить, и начал быстро крутить штурвал, уберегая судно от удара в камни. Теперь оставалось лишь принять то, что приготовила ему судьба. Ему, и всем тем, кто сейчас с ужасом и удивлением смотрел на сияющие над морем колдовские шары.

***

- Ай! Что это?! - Занда вцепилась в плечо Сергея так, что он с нервным смешком подумал: "Синяк будет на моем нежном девичьем теле! Откуда силы-то такие берутся?!"

А потом забыл обо всем, вытаращив глаза - с башни снялась огромная птица, или летучая мышь, она скользнула сквозь ночную тьму, блеснула золотыми крыльями в свете "прожекторов", и через мгновение зависла над мачтами корабля, хлопая крыльями на месте, будто гигантское колибри в замедленной съемке. И только тогда стало видно - это не летучая мышь, это человек, заключенный в костюм, или скелет, из которого торчали полупрозрачные крылья.

Еще через мгновение летун раскинул крылья и поплыл по воздуху, описывая над кораблем широкие круги, с каждой секундой снижаясь все ниже и ниже.

Один из бойцов на палубе поднял арбалет, прицелился, и прежде чем капитан успел что-то сделать, остановить его, выстрелил, видимо от ужаса, как та собака, которая будучи загнанна в угол кусает всех подряд, не думая, не соображая, повинуясь инстинкту самосохранения, требующему: "Убей! Загрызи! Застрели! Уничтожь, все опасное,непонятное, всех чужих, всех, кто оказался в поле зрения!"

Болт врезался в крыло, и видимо повредил в нем что-то важное, потому что летун тут же клюнул вниз, сделал оборот вокруг оси, беспомощно маша раненым крылом, и со всего маху врезался в воду, подняв фонтанчик брызг, блеснувший радужной россыпью в свете магических фонарей.