Светлана Тулина - Страшные сказки для дочерей киммерийца

Он фыркнул и демонстративно передёрнулся. На раненого собрата при этом не покосился даже. Но почему-то Конан остался в полной уверенности, что вся эта пламенная речь предназначена обладателю грязной белой хламиды.

Впрочем, это он краем сознания отметил. Потом уже. А в первый момент всё перекрыли слова о жертвах, которые с каждой луной становятся все мельче и… мельче.

— А ты у нас, значит, ритуал проводишь? — спросил Конан тихо и ласково. И стоящий за его плечом Квентий вздрогнул, без труда опознав в этой ласковости высшую степень киммерийского бешенства. — Кормишь, значит… что же ты так плохо кормишь своё божество? Смотри, какой он у тебя… дохленький.

Он встряхнул Золотого Павлина, и тот, до этого всё пытавшийся подняться и принять более удобную позу, безуспешно скребя когтями по кожаным варварским штанам, снова безвольно обвис, выставляя на погляд всем желающим своё чахленькое тельце.

— Давно, видать, не кормленный…

Конан даже дыхание придержал, произнося эту фразу. Так хотелось надеяться, что высокомерный жрец с возмущением подтвердит: да, давно не кормлен, голодает, потому что младшие послушники нерадивы. Тем более, что и Нийнгааль они вроде как не знают, может, совпадения просто, совпадение и морок, и никто никого не распяливал на сером жертвенном камне. Хотя бы нынешней ночью…

Жрец фыркнул:

— Говорю же — тащат всякую погань! Разве такой мелкой дрянью пристало питаться истинному божеству?! Он сегодня почти и не притронулся, так, поклевал самую малость…

Уши внезапно заложило и стало трудно дышать. Сердце бухнуло о рёбра изнутри тяжёлым таранным ударом, словно вырваться хотело.

Так, поклевал. Самую малость.

Поклевал…

Как наяву встали перед глазами маленькие пальчики, так похожие на удлинённые бледно-розовые винные ягоды с тонкой полупрозрачной кожицей и неожиданно тёмным красным соком внутри…

— Она… жива?

Он не услышал собственного голоса. Стиснул задеревеневшими пальцами павлинью шейку так, что птичка не застонала даже, а пискнула отчаянно, хотя и по-прежнему беззвучно. Неслышный писк продрал по костям и слегка приглушил звон в ушах. Среди жрецов многие попадали на колени — то ли в молитве, то ли оглушённые. Конан с трудом разжал сведённые пальцы — пернатая дрянь была ещё нужна.

— Жертва жива?

— Да что с ней сделается?! — от страданий придушенного божества жрец в синем побледнел и слегка пошатнулся, но высокомерного презрения ко всему окружающему миру отнюдь не лишился. — Говорю же — чуть-чуть и поклевал-то, даже кости пилить не пришлось! Так, сухожилия слегка подрезали, хрящики… А визгу-то было! Словно печёнку вынимают! Пришлось два чайника сонной травы извести, прежде чем…

Внезапно жрец замолчал. На лице его сквозь уже привычную презрительную маску проступило недоумение и даже какой-то обиженный страх. Заполнившая зал толпа с воем подалась назад — те, что до этого упали на колени, вставать не стали. Так и отползали, подметая разноцветными одёжками каменные плиты, закрывая лица рукавами и подвывая от ужаса.

Конан в этот момент не видел своего лица.

А увидел — сам бы постарался отползти подальше.

— Где. Она. Ну?

Жрец в синем ответить не смог, только побледнел ещё больше. Красные пятна на скулах окончательно обесцветились, став грязно-серыми. Ответил раненый охранитель:

— В подвале кормления. В клетке. Это недалеко. Два дома отсюда. Принести?

— Да.

Конан предпочёл бы пойти туда сам. С мечом наголо и гвардейцами за спиной. Сметая все препятствия — что там, радуясь этим препятствиям, как родным. Но побоялся, что, стоит шевельнуться, и больше он не сможет с собой совладать. Слишком хотелось ему искупать клинок в крови всех этих двуногих тварей, что и людьми-то зваться недостойны.

А ещё ему так же отчаянно хотелось просто зажмуриться…

Но он не вскочил, не прошёлся в карающей жатве по склонённым к полу головам. Даже глаза не закрыл, уставившись невидящим взором прямо перед собой, снова и снова повторяя про себя то ли молитву, то ли заклинание — короткое, всего лишь в одно слово.

Пальцы!

О, Митра, всемогущий и милосердный, дарящий тепло и саму жизнь, пусть это будут всего лишь пальцы на ногах! Всего лишь только пальцы…

— Лекаря. Лучшего. Быстро. Ну?!

— Я уже послал за королевским алхимиком, это лучший врачеватель в Сабатее, — Эрезарх закусил губу и бросил на короля Аквилонии настороженный взгляд. — Ты только не делай глупостей, ладно?

— Глупостей? — взгляд почти белых глаз был тяжёл, улыбка, больше похожая на трещину в гранитной скале, пугала до дрожи. Такие трещины предвещают лавину. Страшный и беспощадный в своей всесокрушающей мощи горный обвал. — Нет. Глупостей не будет. Всё будет очень… разумно.

Он снова обернулся к замершим в безмолвной панике последователям Золотого Павлина, и тихий шёпот его загремел под гулкими сводами зала:

— Советую вам хорошенько помолиться всем забытым вами богам… если, конечно, хоть кто-то из них от вас ещё не отвернулся и услышит. А молиться вам следует о том, чтобы ваша… жертва… оказалась живой и здоровой. Как можно более живой и здоровой. И хорошо так молиться. От всего сердца. Потому что если это будет не так… То, клянусь Митрой, каждое нанесённое ей увечье будет нанесено и каждому из вас. В двойном… нет. В тройном размере.

Жрец в синем одеянии стал белей собственного пояса. И внезапно осел безвольным тряпичным ворохом прямо на пол, закатив под лоб выпученные глаза. Кто-то завыл, другие действительно стали молиться, истово отбивая об пол положенные поклоны и торопливо шевеля губами в беззвучных обещаниях.

Конан волевым усилием стиснул губы — почти нестерпимо хотелось подкрепить мысленную просьбу пусть даже и беззвучным проговором. Казалось, что так будет вернее…

Всего одна ночь, они не могли успеть много! Пусть это будут пальцы… Зачем они женщине? Тем более — на ногах? Не нужны они ей. К тому же — такой красивой, как Атенаис. Зачем ей ноги — с таким-то личиком? Ей и ходить-то не надо — на руках носить будут!

В паланкинах.

Из лучшего расписного кхитайского шёлка. С мягкими пуховыми подушками и удобными креслами. Сплошь в драгоценностях, она же так любит все эти блестящие побрякушки… Двух красавцев-рабов, на всю жизнь, это будет даже лучше паланкина, необычнее и удобнее. Сделать им седло. Чтобы вдвоём носили. Новая, мол, причуда. И одеть с такой роскошью, чтобы ахнули все и от зависти тут же на месте и умерли, чтобы даже не вспомнили о причине, чтобы ни у кого даже мысли, даже на миг…

Митра всемогущий и милосердный, сделай так! Пусть повторяющийся кошмар обернётся провидческим сном, а не обманной насмешкой, преддверием иного кошмара, большего… Зачем женщине ноги?!