Виталий Каплан - Тайна аптекаря и его кота

— Да понимаю я, понимаю, — перебил господин. — Как они сейчас?

— Хаидайи же сильная, по ней и не видно, что внутри кипит. Но, мыслю, те два дня тяжело ей дались. Тем более, как простых держали. Охапка соломы, со стен вода сочится, крысы бегают.

— А Илагай?

— Напугался сильно, но когда я уезжал, он уже вроде как отошёл. Пробудь они там дольше, всё могло привести к худшим последствиям.

— Как вообще его состояние? — быстро спросил господин.

— Я не лекарь, — раздумчиво протянул Гирхай, — но могу описать внешние признаки. Дыхание довольно ровное, а вот бледность стала даже сильнее. И вернулись головные боли по ночам, Хаидайи ежедневно поит его тем бальзамом, что ты в прошлый раз передал. На боли в груди не жалуется, но вообще квёлый он стал какой-то… причём ещё до всех этих событий с замком Гайта.

— Как у нас получится с зимой? — Голос господина был тревожным.

— Думаю, всё должно получиться как всегда, — деловито сообщил гость. — От нового места до твоего дома даже на день пути ближе, а облавы я не жду — облавы, как достоверно знаю я от прикормленного человечка в Собрании Тмаа-Анхельну, пройдут до снега, потому что к празднику Зимнего Солнца от них требуется в Высокое Собрание переслать отчёт. Значит, изобразят много шума, загребут шелупонь… и на какое-то время затихнет.

— Твоими бы устами… — протянул господин. — Человечек-то надёжный?

— Человечек на таком крючке, что врать ему всяко невыгодно, — Гирхай невесело рассмеялся.

— А с деньгами у вас как? Может, поспособствовать? Тем более, что на побег пришлось потратиться изрядно.

— Деньги есть, — коротко ответил гость. — Снабжают. В Державе всё-таки немало осталось верных.

— Ну… — заметил господин, — это ещё не признак подлинной верности. Откупаются просто. То ли на всякий случай — а вдруг всё опять вернётся в прежние берега, то ли от совести своей откупаются. Но всё равно — они присягали Собранию, они не выйдут людно, конно и оружно. Так что не особо на них рассчитывай.

— Я и не рассчитываю на этих, откупающихся, — Гирхай, видимо, махнул рукой, во всяком случае, так мне показалось по его тону. — Но есть другие, готовые на всё. И хотя пока их слишком мало, но со временем…

Снова повисло молчание. И снова нарушил его господин.

— Гирхай… Я, наверное, сейчас скажу то, что тебе не придётся по сердцу… но река не вернётся в прежние берега. Я давно обо всём этом думаю… Понимаешь, дело ведь не в жуликах из Высокого Собрания. Как бы тебе это объяснить… вот представь, зима, стужа, ночь… идёт человек по дороге. Набрасываются на него разбойники, раздевают догола и оставляют замерзать. Кто повинен в его смерти? Да, конечно, разбойники. Они лишили беднягу одежды. Но не они напустили стужу. Так и в случае нашей не слишком-то хранимой Творцом Державы. Крикуны и жулики из всех этих Собраний — это как черви в трупе. Но черви заводятся только в мёртвом. И вот как ни обижайся на мои слова, но Держава была уже мертва задолго до Низложения. Я, как ты знаешь, ничего не имею против короля Хайсагурая-мау. Он, конечно, был не идеален, но был и далеко не худшим правителем. Просто изменилось время.

— Что же, собственно, изменилось? — хмыкнул гость. — Неубедительно пока что.

— Да всё изменилось, — твёрдо сказал господин. — В чём опора трона? Как все мы знаем — вера, порядок и сытость. Начнём с веры. Все мы принимаем Вероучение, но сам посуди — знать и умники из университетов давно уж смеялись над ним. И чем же отвечало Доброе Братство на эти, в общем-то, не слишком умные насмешки? Костром и дыбой, Гирхай. А у казнённых оставались родичи, и ненависть рождала ненависть. Это что касаемо высшего общества. А веру простонародья только совсем уж наивный может счесть тем самым Вероучением. Мужики не читают богословские трактаты, пресветлый! Извини, сорвалось. Мужики верят в Изначального Творца не больше и не меньше, чем в домовика, серую нежить и сестриц-лихорадиц. Мужики каждую седмицу ходили в храмы — это верно. Но напомнить тебе, что делали с теми, кто без уважительной причины пропустил три седмичные службы? Правильно, пороли. Ну и откуда тут взяться такой любви к Творцу, что за Него мужики взялись бы за топоры и косы?

— Но были же воистину верные, из всех сословий! — глухо произнёс Гирхай.

— Да, были, и сейчас есть, — согласился господин. — Но ведь вожди Собраний поступили хитро. Они не стали разорять храмы и запрещать веровать. Пожалуйста, надо тебе — ходи на седмичную службу, читай дома молитвы, это не запрещается — во всяком случае, пока. Новый Порядок всего лишь отменил принуждение. Низвергли из свода законов все уложения Врат, разогнали Праведный Надзор. Жестоко разогнали, не спорю, около сотни надзорных судили и казнили — но, откровенно говоря, для казни выбрали настоящую мразь, которая действительно растлевала арестованных девчонок, вымогала последний грош у бедняка, наслаждалась, пытая узников. Ну и скажи, при таком раскладе даже истинно верные — возьмутся ли за топоры? Собрания не покусились на основы, а Надзор уже всем давно был поперёк горла. Вот тебе и первая основа трона.

Он замолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли просто переводя дыхание. А я решил, что обдумаю его слова позднее, сейчас же нужно было их просто запомнить.

— Теперь о порядке, — вновь заговорил господин. — Порядок — это когда каждый знает своё место, знает, что ему можно, а что нельзя. Но когда одним можно всё, а другим — ничего, это уже не порядок. Если Его Величество соизволяет втрое повысить налог на ввозимые товары, то купцам не шибко интересно, что в казне не хватает денег. Если граф на глазах у всей дворни насилует крепостную девку — мужикам не шибко интересно, что у него седина в одном месте и бес в другом. Если солдаты грабят мирное население в своей же стране — то ограбленным не шибко интересно, что солдатам нечего жрать, потому что интенданты воруют продовольствие, а воинские начальники зажимают положенное им денежное жалование. Получилось в Державе два порядка: один писаный в законах и уложениях Врат, а другой — который на самом деле. И государь, обязанный пред небом защищать первый порядок, на деле защищал второй. Ну, или, по крайней мере, не препятствовал. Как думаешь, сильно будут верны такому государю? Вот тебе и вторая основа.

Гость молчал, и мне даже через стенку показалось, сколь тяжёлым было это молчание.

— И наконец, сытость. Когда человек уверен, что у него всегда будут хлеб и жилище, всё его недовольство ещё может ограничиться только словами. Но когда в стране начинается голод, мало кто станет смиряться с Высшей Волей и рассуждать о том, что Творец не без умысла посылает нам то засуху, то наводнение. Когда у мужиков сгорают дома, они не утешают себя сказками об огненных змеях. Они идут к своему господину за помощью — за зерном, хотя бы и в долг, за разрешением рубить сосны в заповедном лесу, они просят уменьшить им оброк. А их называют бунтовщиками и вешают каждого пятого. Что начинается тогда? Правильно, огненный змей целует уже не избы, а графские замки. Вот тебе и третья основа трона. Неудивительно, что, лишённый всех трёх основ, трон оказался в воздухе. Но долго в воздухе не провисишь.