Виталий Каплан - Тайна аптекаря и его кота

Он, кстати, с нами праздновал. Ну и кот, понятно, здесь же, на плече у него устроился. Сидел господин во главе стола, и только тем от нас отличался, что я ему в серебряную чарку вина харамайского по его указке подливал.

Встал господин, прочитал положенную благодарственную молитву Творцу Изначальному, и просительную молитву о ниспослании доброго года, выдул одним махом чарку, и началось у нас веселье. У нас — в смысле у слуг. Сам же господин Алаглани был хмур, пил много, а закусывал недостаточно. Кот сидел-сидел, а потом соскользнул с его плеча, трубой хвост задрал и наверх проследовал, в кабинет. А я, когда увидел, что господин уже в двух шагах от полного изумления, вежливо шепнул ему, что пора и баиньки. Взял его за локоть, поднял и не спеша повёл в спальню. Шёл он, надо сказать, своими ногами, не пришлось мне на своём горбу тащить пять с лишним пудов его веса, но заметно было, что ноги ещё работают, а голова уже нет.

Замечу, это второй раз был, как надирался наш аптекарь вдрабадан. О первом я уже рассказывал, ну, после похорон Хассинаи, а вот зачем он на праздник такое над собой учинил? О том спросил я его наутро, подав огуречного рассолу. Надо сказать, что утром телесно он маялся, но ум уже в разум пришёл.

— Что-то стал ты, Гилар, слишком дерзок, — выхлебав рассол, поделился он своей догадкой. — Где ж такое видано, чтобы слуга распекал господина своего?

— Я не распекаю, я просто интересуюсь, — уточнил я, даже не потрудившись сделать виноватый вид. — В наставлениях многоопытного Крааахатти сказано: «И о том ещё надлежит ведать приступающим к целительскому делу, что неумеренное потребление вин, причём как крепких, так и слабых, многими опасностями для тела и духа чревато, ибо проникая в кровь, а из неё в чёрную и белую желчь, производит заключённая в вине субстанция немалые разрушения, меняя направление вращения потоков жизненной силы и через то производит в уме пагубные изменения…». Ну там ещё восемь страниц про это. Господин, зачем вам нужны пагубные изменения? Потом, опять же, чему нас учит премудрый Памасиохи? Во всём надлежит соблюдать меру…

— Выучил на свою голову! — скривился господин. — А если я сейчас прут возьму?

— Не возьмёте, — расстроил его я. — По двум причинам. Во-первых, замёрзли прутья, кусты ведь сперва снегом занесло, а с позапрошлого дня как потеплело чуток, так наледь образовалась. Раньше нужно было озаботиться и впрок заготовить. А теперь чего уж… до весны ждите.

— А вторая причина? — поинтересовался он. И мне даже почудилось, что за суровым тоном скрывается смех.

— А вторая причина в том, что я прав, — припечатал я твёрдо. — Вы лекарь и сами всё понимаете, не хуже многоопытного с премудрым. Издеваетесь над своим телом, а оно, между прочим, не только вам принадлежит. А ещё и тем, кого вы лечите. Вот, положим, прибегут сейчас, скажут, что у гражданина Благоуправителя кишки наружу лезут и срочная операция нужна, а кроме вас, некому. И что? Вы трясущимися реками резать станете? Да такими руками вы не то что скальпелем — вы и прутом махать не смогли бы. И отрезали бы гражданину Благоуправителю по ошибке что не надо, а оттого всей Державе полный карачун приключился бы…

Он всё-таки не выдержал и заржал. Чего я, собственно, и добивался.

— Вот что, Гилар, — успокоившись, привычным голосом сообщил он. — Сегодня я отправляюсь в деловую поездку, и отсутствовать буду примерно неделю.

Ага! Ну, этого следовало ожидать. Мне ж Тангиль давно ещё рассказывал, что всякий год после Пришествия уезжает куда-то господин на несколько дней, уезжает один, и ни разу ещё тот порядок не нарушался.

— Понял, господин, — кивнул я. — Что собирать? Когда выезжаем?

— Что значит «выезжаем»? — вылупился он. — Я еду один.

Вы понимаете, братья? Неделю он будет без моего пригляда! А может, как раз там-то и зарыта его тайна? Может, только там я найду разгадку всему? И решил я рискнуть. Боялся, конечно, что телегой дело кончится, но уж больно хотелось мне сломать дурацкое это положение дел, когда дни идут за днями, а толку никакого. Может, я ещё несколько лет здесь проведу, в аптекарском доме, а так ничего не раскопаю и не разнюхаю? Да, мельницы наши медленно мелют, но вы же сами мне говорили: чем раньше получится, тем лучше для всех.

— Нет, господин, — заявил я, глядя ему в глаза. — Мы вместе поедем. Дорога — дело такое… всякое в дороге случается. Так что нужен вам расторопный слуга. Что, скажете, не расторопный я? Неужели, думаете, от меня пользы не будет?

Ну всё! Внутри у меня как сжалось что-то. Сейчас начнётся! Впервые поступил я, как никогда бы не повёл себя купецкий сын. Ход сделан, и назад не повернёшь. Добро ещё, если просто выдерет… а то ведь и выгонит.

Но сами знаете, есть поговорка: кто по нужде рискует, того Создатель милует. Так оно и вышло. Долго он смотрел на меня, и метались тени в его серо-зелёных глазах. Кривились тонкие губы, сжимались пальцы.

— Что, мир захотелось поглядеть? — произнёс он наконец скучным голосом. — За год скитаний не насмотрелся ещё?

— Чего я там, в мире, не видел? — широко улыбнулся я. — Нет, господин, я же о вас забочусь. Со мной вам будет лучше. Неправильно это было бы, меня не взять. Серьёзная была бы ошибка…

— Ошибка, говоришь? — прищурился он. — Я вот даже не знаю, когда я ошибся… Может, когда полгода назад тебя из канавы вытащил? Хотя… Ладно, уболтал. Возьму с собой, авось, пригодишься. Но смотри: если что, уши отрежу и съесть заставлю. Сырыми!

Да уж, напугал так напугал! Я готов был плясать от рядости, но плясать не стоило. Степенно поклонился, забрал кружку от рассола, и тазик, ночью господину пригодившийся.

Выехали мы в первом часу пополудни. Тангиль запряг в бричку Прыткого и Угля, я снёс вещи господина. Вещей, впрочем, немного было — два небольших саквояжа, и собирал он их сам, мне не доверил. Зато я притащил здоровенный мешок с едой в дорогу. Ну и улучил момент, ещё кое-куда сбегал и взял кое-что. Да, совсем забыл сказать: схрон свой в овраге я на зиму перетащил в другое место, поближе. Сами посудите, овраг-то снегом занесён чуть ли не по самые берега, несподручно туда лазить. Да, именно так, в доме. В том самом подвале, где основное травохранилище. Туда ведь кроме нас с Алаем никто не суётся, а уж найти там укромный уголок, и для Алая незаметный, было не сложно. Да, конечно! Паутинкой проверял. Никто без меня схрон не трогал.

Тангиль, кстати, дивился, что господин меня с собой взял. Мол, раньше никогда такого не было, всегда после Пришествия один уезжал, без слуг. Что за новшества такие?

— А что, — усмехнулся я, — он и раньше уезжал с похмелья, бледный да помятый?

— Не, такого за ним не водилось, — задумчиво произнёс Тангиль. — Выпивал на праздник одну чарку, и всё.