Виталий Каплан - Тайна аптекаря и его кота

Я вам дольше рассказываю, чем всё это случилось. Ибо долго ли умеючи?

В общем, сунул я штучку свою обратно в чехольчик, осторожно с лестницы спустился, первым делом саблю Тощего ухватил. Походил между телами, проверил — не слышно дыхания. И всё-таки бережёного Творец хранит — кольнул я каждого концом сабли под ухо. Ибо хоть и не слыхал, чтобы от яда желтоглазой змеи люди выживали, но всё что случается, когда-то случается впервые. Это тоже из любимых присказок брата Аланара.

Потом, успокоившись, бросил я саблю, поднял нож Лешего и аккуратно перерезал верёвки, связывающие наших. Первым господина Гирхая освободил, тот сразу к тесаку метнулся. Правильный дядька. Как раз по его руке и оружие. Только некого уже было рубить.

Затем избавил я господина Алаглани от пут, а он уж — госпожу Хаидайи и мальца Илагая.

— Ну вот как-то так… — тихо сказал я. — И хвала Творцу Милостливому, конечно.

Потом, конечно, суета началась. Госпожа Хаидайи, хоть и крепкая женщина, а в плач ударилась, и от её плача пришёл в сознание Илагай — и тоже заревел. А я господину сказал:

— Вы бы, что ли, госпоже и юному господину капель каких успокоительных сварганили? Наверняка ведь что-то в саквояже имеется?

— Гилар! — он посмотрел на меня с той же болью, что несколькими минутами ранее. — Поверь, я ничего не мог… я совсем пустой после вчерашнего был…

Вырвалось из него это слово, и, похоже, он после о том жалел. А я тоже ощущал в себе пустоту. Схлынула горячка боя, схлынул кураж, и увидел я пять мёртвых тел. По моей милости мёртвых. И хотя были то ночные — разбойники и душегубцы, но видал я в жизни людей и куда похуже.

— Господин Гирхай, — подошёл я к пресветлому. — Вы как сами-то? Они, гляжу, голову вам раскроили? Кровищи-то натекло…

— А, ерунда, — отмахнулся тот. — Краем задели, крови много, а рана малая. А ты, я смотрю, парнишка ох какой непростой…

— Давайте о том после, господин мой, — вздохнул я. — Сейчас дела поважнее есть. Этих вон надо бы в лес сволочь, подальше. Не рыть же могилы в мороз. Были они по жизни зверьём, ну так пусть зверью на прокорм пойдут. Пойдёмте, кроме нас с вами некому, господин Алаглани пускай своих в чувство приводит…

Долго мы этим занимались, почитай до полудня. Тем более, таскали далеко. Нечего к дому зверей приваживать, тут им не кормушка. А это значит — чуть ли не по пояс в снегу. Я меж тем не сразу и сообразил полушубок накинуть. Так что когда управились мы и вернулись в дом, трясло меня и в жар кидало. Прям как сестрицы-лихорадицы поцелуй.

Но зато я понял, как ночные в дом попали. Всё оказалось просто. Снега-то ни в эту ночь, ни в прошлую не было, и оттого прекрасно видны были наши с господином следы, когда мы к дальней калиточке топали. Теперь же рядом с нашими следами обнаружились и чужие. Стало быть, нашли они калитку, перемахнули — умеючи несложно, ворота отворять не стали, потому что засов бы гремел и нас всех поднял.

В дом они через второй этаж влезли, бросили верёвку с острым крюком, поднялись, стекло оконное выдавили — как раз в той комнате, откуда я накануне лазил подглядывать. Тихонечко спустились вниз, а там уж разбежались по комнатам и принялись нас вязать. Моя оплошность, в общем — стоило следы за собой замести, тогда бы так тихо проникнуть им не удалось. Да мне и в голову не пришло, что ночные с постоялого двора по нашему следу пойдут. Как они драпанули тогда, чарами ушибленные, так и показалось мне, что с ними всё кончено. Ну не дурак я, а?

Ещё о том я задумался, как они добрались до нас. Как сумели за два дня проделать путь, на который нам в бричке потребовалось время от восхода до заката. Никаких следов от копыт в лесу не обнаружилось, а значит, были они пешими. Зато нашлись прикопанные в слишком уж приметном сугробе снегоступы. Значит, пешком шли, и не по дороге — напрямую, по лесу. Стало быть, знали они, куда мы направляемся. И вот это уже было нехорошо. Может, мы и случайно встретились с ними на постоялом дворе, но вот если знали они о лесном доме, то почему не захватили, не сделали там своё логово? Если знали, что дом принадлежит господину Алаглани — то почему не устроили засаду и не взяли нас двоих сразу по приезде? Гостей наших ждали? Но если знали о гостях, то не могли не знать, кто они. А это такой жирный кусок, что и месть чернокнижнику меркнет перед горой золота, обещанного за некие головы… В общем, так и не расщёлкал я эту загадку.

А в доме меж тем господин с госпожой какой-никакой порядок навели. Окно разбитое плотной холстиной завесили, печь растопили. И более того, уже и суп в котле паром исходил.

А кроме того, явился из неизвестного своего укрывища кот. Важно ходил вдоль и поперёк зала, хвост задрав. Мол, вот он я, победитель! Что бы вы, людишки, без меня делали?

— Покажи, — велел господин Гирхай, едва мы в тепло вернулись.

— Что показать-то? — сделал я вид, что не смекаю.

— Оружие своё, само собой, — сказал он строго.

Пришлось показать. Тут и господин Алаглани, малость пришедший в себя, над плечом моим склонился.

— Ничего особенного, — вздохнул я, доставая штучку. — Две трубочки, чёрная да белая. В трубочки дуешь, и шип летит куда следует. А чтобы он в ложе попал, вот эти колёсики крутить надо. Дюжина шипов в каждом колёсике. Поворачиваешь чуток — и подаётся шип, от ленты отделяется, в ложе опускается. Шипы, ясное дело, не простые, а смазанные. Если прицельно, то шагов с двадцати, а так шип и на пятьдесят шагов летит, но тут уж как выйдет…

— А почему две трубки? — поинтересовался господин Алаглани.

— А смотря для какой надобности, — хмыкнул я. — В белой трубке шипы одним ядом смазаны, в чёрной — другим. Ежели из белой трубки стрельнуть, человек обездвижен только будет, и часа два шевелиться не сможет. А коли из чёрной, то насмерть, там яд суровый.

— А со стороны как дудочка выглядит, раздвоенная, на каких пастушки играют овечкам, — заметила госпожа Хаидайи, оторвавшись от готовки.

— Откуда у тебя это? — строго спросил господин Гирхай.

— На дороге валалось, подобрал как-то, — улыбнулся я.

— Отказываешься, значит, говорить? — нахмурился он.

— А что, пытать будете? — я ухмыльнулся так, что все зубы стали видны.

— Да брось, Гирхай, — тяжело вздохнул господин Алаглани. — Сам видишь, он всё равно не скажет. Одно слово — минерал непонятной природы.

— Природа моя совсем даже понятная, — возразил я, убирая штучку от любопытных глаз. — Природа моя хочет жрать и спать. Сейчас, госпожа моя, помогу вам с готовкой управиться, и накроем. Хотя… они ж всю посуду переколотили.

— Есть запасная, — усмехнулся господин Алаглани. — Постой! — он подтянул меня к себе, положил левую руку на лоб, а двумя пальцами правой слегка сжал моё запястье. — Да ты горишь весь. Снежная лихорадка, видимо. Ну-ка…