Андрэ Нортон - Железные бабочки [ Железные бабочки. Удача Рэйлстоунов]

С приглушённым криком я прижалась к стене, раня голые плечи. Прямо у моих ног лежал череп. Его пустые тёмные глазницы смотрели прямо на меня. И груда костей, тонких и миниатюрных. Свет отразился в металле, мой спутник присел и поднял то, что лежало там.

Он поднёс это к свету, и я тоже смогла увидеть. Или эта вещь ожила, воспользовалась случаем и заставила нас увидеть, поднять себя? Медальон, усаженный драгоценными камнями или жемчугом. Только они могли так отражать свет в углах рисунка. Я видела уже этот рисунок — или символ. Знак, который вырезала Людовика под своим именем в камере.

— Не надо! — эхо моего крика отразилось от стен. Я нашла в себе силы наклониться, схватить его за исцарапанное плечо, оттащить руку.

— Это её, Людовики, — мне самой мой голос показался истеричным. — Это её, это зло! Оставьте, пожалуйста, оставьте!

Он поднялся и долго смотрел на груду тонких костей.

— Вот, значит, как она кончила, — проговорил он медленно, — превратившись в легенду… Должно быть, пыталась бежать. Всегда ходили слухи, что у неё имелись последователи в странных местах. Там, выше, вовсе не храм добра.

— Нельзя ли нам уйти? Пожалуйста, давайте уйдём отсюда! — я жалась к стене, подальше от костей, но ещё больше — от того, что лежало среди них. Левую руку, перехватив правой, я крепко прижимала к груди. Казалось, собственное тело не повиновалось мне, какое-то принуждение тянуло меня к нечестивому символу, тянуло так сильно, что мне пришлось болезненно впиться ногтями в плоть, чтобы остановиться. Я знала, что на этом месте лежит странное заклятье, и должна была собрать все силы, чтобы преодолеть его.

Но на спутника оно, по-видимому, не действовало. Он без видимых усилий отвернулся от груды костей. Подошёл ко мне и снова положил на плечо руку, сильную и тёплую, и повёл меня влево, в сторону от могилы женщины, которая знала нечто такое, что лучше не знать.

Нам не понадобилось идти далеко; скоро повеяло свежим воздухом. Наша свеча мигнула и погасла, но мне почему-то уже было всё равно. Я была не одна, а ветерок доносил запах растений, чистоту внешнего мира, отгонял затхлую тьму Валленштейна.

Мы вместе пробрались между двумя большими скалами, закрывавшими вход в туннель, потом с трудом продрались сквозь заросли кустов, которые царапали и рвали нашу и так изорванную одежду. Я даже испугалась, что выйду совсем голой.

— Там хижина лесника, — прошептал мой спутник, тепло его тела по-прежнему согревало меня. — Надо до неё дойти, сейчас она пуста.

Должно быть, он прошёл немного дальше, прежде чем возвратиться, чтобы спасти мою жизнь. Я не могла не понять, что именно он спас меня от одержимой Лизолетты. Мы легко шли в темноте, как будто он хорошо знал дорогу, много раз проходив по ней.

Тьма смущала меня. Небо было затянуто облаками, а ведь Лизолетта говорила о луне. Однако я никакой луны не видела. Но всё же смогла разглядеть впереди тёмную массу. Полковник на несколько мгновений выпустил меня. Я услышала скрип двери, потом он снова взял меня за руку и ввёл в ещё более густую тьму.

— Стойте на месте. Я закрою дверь, тогда можно будет зажечь свет.

Я послушалась. То, что мы смогли выбраться из Валленштейна, казалось мне таким невероятным, что я испытывала странное ощущение: я была ошеломлена и поглупела. Услышала шорох движений в темноте, потом загорелась свеча.

— Ну, вот, миледи, — свеча стояла на грубом столе, а полковник тем временем достал откуда-то жёсткий плащ и укутал меня. Впервые мне стало теплей, и я сразу подумала, каким кажусь чучелом. Но полы плаща прикрывали мои лохмотья, и я с некоторым оживлением смогла осмотреться.

Чуть отодвинув внутренний ставень, я выглянула в сумрак предрассветного утра. Лес, подходивший к самому основанию утёса, на котором возвышается Валленштейн, грозной стеной стоял передо мной. Не было видно ни одной тропы или поляны.

Я плотнее запахнулась в плащ, чуть ли не единственную свою одежду. Сказывалась усталость от нервного напряжения. Я смутно помнила, как ночью упала на кровать, похожую на полку. Но я чувствовала тепло — тепло не от огня, а от сознания, что рядом человек, которому я могу доверять, который знает, что со мной случилось, и которому я не безразлична. Мы почти не разговаривали. Последние усилия, избавившие нас от опасности, отняли всю энергию. Мы только сознавали, что свободны.

Но теперь во мне снова проснулась тревога. Валленштейн был ещё так близко. И нас с врагами, стремившимися узнать, где мы, разделяла только обезумевшая девушка. Я сжала в руке мешочек с золотом, главную надежду на помощь в будущем для нас обоих.

В тёмной комнате послышался шорох. Я быстро повернулась, закрыв ставень. Мой спутник, едва видимый в полутьме, поднимался с матраца, лежавшего на полу. Я услышала, как он хмыкнул и что-то негромко проворчал. Что-то насчёт своих ссадин и ушибов.

Но двигался он энергично, как человек, привыкший к быстрой реакции солдата в опасности. Подошёл к столу и снова зажёг свечу. Обрывки рубашки исчезли, на плечах и груди темнели синяки. Наверное, ему было больно, и я сожалела, что у меня нет никакого лекарства. Даже воды.

Вода!.. От одной этой мысли мне страшно захотелось пить. И есть тоже.

— Никаких признаков преследования? — полковник нарушил молчание, словно офицер, ждущий доклада солдата.

— Я видела только лес.

Он подошел к настенному шкафу и раскрыл его.

— Пусто, — констатировал он, — никакой еды. Но кое в чём нам повезло… — он достал какой-то свёрток и бросил его на стол. В нём оказалась одежда.

— Смена на случай непогоды, — пояснил он, разглядывая одежду, какую носят крестьяне. Несколько рубашек, кожаный жилет, пара брюк, покрытых тёмными пятнами. До меня донёсся запах плесени. — Да, не очень-то красивая, — он заметил, как я сморщила нос. Но когда бежишь от дьявола, дорогу не выбираешь. А в нынешнем своём виде мы далеко не уйдём.

Я снова покраснела и поёжилась под своим плащом. Неожиданно проблема одежды приобрела значительную важность. Состояние его одежды было чуть лучше; брюки, хоть и выпачканные, уцелели. Но выглядел он настоящим разбойником, отросшая щетина подчёркивала мрачное выражение лица, растрепанные волосы посерели от пыли и стояли дыбом.

— Куда мы пойдём? — я пыталась говорить так же небрежно, как он.

— Прекрасный вопрос, — он сел на край стола, покачивая ногой в исцарапанном сапоге. — Нас будут искать. Уже ищут. Местность пустынная. Нам лучше избегать встреч. Нас продадут за медяк.

— У меня есть деньги… — я достала мешочек, который так долго хранила в тайне, и показала ему золото.

Он даже присвистнул, когда я отбросила бессмысленный теперь пергамент, который и вовлёк меня в это положение, и подтолкнула к нему золото.