Макс Каменски - Вера

– Ого, это чья такая башенка? Что-то не припомню, – пробормотал Дироль, указывая на тонкую, метров пять в диаметре, башню из белоснежного камня.

– Алхимик тут местный живёт. Вольный учёный, – Фанфарор поморщился.

– Странно, что он делает в ней? Да и вообще, как в этой… трубочке жить можно?! – изумлялся архимаг.

– А Бог его знает! Главное, чтоб не взорвался, как часто происходит с нашими горе-всезнайками, – процедил сквозь зубы друид. – Симус, сворачивай на Тёмную. Оттуда выйдем на Северную, а потом как раз к Соборной.

– Долго будут действовать твои чары? – спросил Дироль, покосившись на лежащего Чедвика.

– Не очень, но, думаю, до Собора хватит, – ответил Фанфарор, вглядываясь в даль улицы. – Если, конечно, людской поток не заставит нас совсем остановиться.

– Надеюсь, такое не случится.

– Лучше Богу помолись, – рявкнул Фанфарор.

Мерлон лишь с трудом подавил смешок. Надежда, говорите, умирает последней? А как насчёт Веры?

Яркая луна застыла над уснувшей столицей Республики. Вместе со своими вечными спутниками-звёздами небесная жемчужина играла бледным светом на черепицах крыш, незатейливо переливаясь тысячами сказочных блёсток, и, робко заглядывая редким лучиком в тёмные углы улиц, уже совсем иначе, уверенно и по-хозяйски, растекалась по вереницам дорог. Тихонько дул ветер, сонно и неохотно проскальзывая средь домов, и всё вокруг казалось таким спокойным и умиротворённым, что даже смелые часовые, посчитав охрану порядка в его первозданной сути излишней, сладко дремали, приложившись к зубцам на крепостных стенах. Тишина и покой.

Но нет, словно наперекор всем нормальным человеческим желаниям, где-то в Верхнем Городе, средь огромных многоэтажных особняков, населённых зажиточными купцами и искусными ремесленниками, медленно тащилась огромная туша мамонта, волоча за собой не уступавший ему размерами фургон на четырёх деревянных колёсах. Сбитый из грубых досок прицеп больше напоминал балаган циркачей, что иной раз заезжают в город, разоряя власти на устройство представлений для недалёких в желаниях простых смертных. Но артисты – народ весёлый и эмоциональный, и допустить, чтобы их передвижное жилище напоминало гробовозку, да ещё при лунном свете (у циркового сословия считалось особым шиком придумывать всевозможные световые выкрутасы) они просто не могли.

Средь тёмной ночи. Тёмный фургон. Тут не иначе, как контрабандой попахивает, а может и чем похуже. Впрочем, в Умраде все свидетели этой неизвестной ночной процессии предпочтут вычеркнуть её из памяти, ибо лишние знания и в совокупности с ними болтливый язык крайне опасны для здоровья.

Несмотря на все усилия Сената и его исполнительного органа по данной проблеме – Седьмого Особого Отдела, – в городе процветали бандитизм и потаённая коммерция. Словно в насмешку установленным законам, в Умраде было много влиятельных людей, способных чинить нехорошие вещи добросовестным, но излишне любопытным гражданам Республики. Что касается городской милиции, то это была главная головная боль республиканских властей. Степень мздоимцев зашкаливала за разумные переделы. Доходило до того, что целые отряды городской стражи участвовали в местных разборках теневых воротил. Эти проблемы, отчётливо указывавшие на слабость Сената в решении самых насущных проблем, отражались сомнениями в ценностях Республики, и в городе всё больше и больше росло сочувствие более жёсткой централизованной системе. Но пока это были слухи, да общественные брожения, и никто не мешал ворам и разбойникам вести свои меркантильные дела. И те, кто владел мамонтом и фургоном, отлично знали свои возможности, что и демонстрировали, нагло и дерзко пробираясь по сонным улицам со скоростью, над которой посмеялись бы и черепахи.

Свернув несколько раз, мамонт неожиданно остановился у одного из особняков, украшенного полуколоннами на стенах и бюстами героев прошлого по краям крыши. Из коляски, где сидел извозчик, резко поднялась одинокая фигура в длинном плаще с глубоким капюшоном, наброшенным на голову, и шустро спустилась по небольшой верёвочной лестнице на землю. Встряхнув длинные одеяния, неизвестный подошёл к двери особняка и три раза постучал. Прошло некоторое время, но ничего не происходило. В особняке не горело ни единого огонька и, казалось, ночному гостю так и придётся остаться ни с чем. Да он особенно и не возражал. Постояв с минуту, пришелец развернулся и хотел взяться за верёвку, чтоб забраться в коляску, как послышался щелчок открываемого засова, и затем тонкий противный скрип петлёй.

– Сатир, ты? – прохрипел кто-то с порога.

Тёмная фигура резко развернулась и прошипела:

– Не по имени…

– Ах, прости. Не подумал. Привёз?

Тот, кого назвали Сатиром, подошёл к двери.

– Да, конечно. Как заказывали, – ответил он.

– Отлично! – проговорил другой.

– Мне нужны твои молодцы, чтобы вывести товар. Сам понимаешь, вдруг начнут брыкаться, – сказал Сатир.

– Без проблем. Давай пройдём в дом и произведём расчёт.

После этих слов Сатир быстро проследовал внутрь.

Через пару минут из дома вышло несколько добротных мужчин, и, подойдя к фургону, на некоторое время замялись, звеня связкой ключей. Наконец, найдя нужный, молодчики отворили дверь, и пара ребят забралась в фургон. Вскоре они выскочили оттуда, ведя под руки кого-то в чёрном балахоне и со связанными за спиной руками. Они зашли в дом, затем вновь вернулись, вошли в фургон и повели другого человека.

– Хорошо устроился, Пергам, – сказал Сатир, располагаясь поудобнее в дорогом кресле. Капюшон с головы он так и не снял. – Обставленный со вкусом домишко!

Другой человек хмыкнул, набивая в трубочку табак.

– Не возражаешь, если побудем без света? – спросил он.

– Конечно, – небрежно отмахнулся Сатир.

Раскурив табак и сделав пару глубоких затяжек, Пергам уселся в кресле напротив собеседника, и, окинув взглядом тёмную комнату, проговорил:

– Прежде чем перейдём к делу, ты можешь ответить на один вопрос?

Сатир пожал плечами:

– Валяй.

– Какие чувства владеют тобой, когда ты занимаешься таким делом? – спросил Пергам, выпустив густой клуб дыма.

– Каким таким?

– Ну… Знаешь ли, крадёшь девушек и продаёшь мне, словно говядину с рынка.

Сатир с минуту помолчал, а потом ответил:

– А что здесь такого? Я зарабатываю на жизнь.

– Ах, зарабатываешь на жизнь! – воскликнул Пергам и сделал несколько долгих и глубоких затяжек. – А тебе не кажется, что это как-то погано?

– Ну, не смеши меня! – всплеснул руками Сатир. – Кто это говорит? Сам Пергам – крупнейший работорговец Феба! И чего тебя понесло в сию степь? Может, чего объелся или старость почувствовал, а вместе с тем и холод могилки?