Егор Чекрыгин - Возвращение в Тооредаан (новый вариант) (СИ)

Да. Этот караван–сарай и впрямь был местом солидным. Тут тебе и стойла для животных, и сараи для товаров, и большой жилой дом, для людей. Ну и конечно — кузня, шорная мастерская, баня, цирюльня, харчевня — целый поселок. Сразу видно, что дядюшка Мстой — человек основательный и правильный… Поговорить с ним, меня ясное дело не пустили. Ну да тут я не в обиде — понятно, что у хозяина такого солидного заведения, хватает дел помимо того чтобы со всякой солдатней болтать. А поговорил я с мужиком, который за конюшни отвечает. Прикинулся дескать, что ожидается прибытие большого количества войск, и потому приглядываю место где офицеры квартироваться будут. Под это дело и расспросил насчет того кто, сколько, да когда... Чтобы, вроде как правильное количество возможных постояльцев определить… Из нового и интересного, узнал только что тут, за городской оградой, только малая часть животных располагается. А большая часть — за городом, на специальных выгонах пасется. Потому, ежели мне следы знакомые искать надо, то лучше сразу туда и идти. Ну да я человек служивый, и у меня другой приказ. Потому пошел я на восточную сторону.

Да, тутошние караван–сараи, даже сравнивать с заведением дядюшки Мстоя нельзя. Да это и караван–сараями назвать было трудно. — Так, просто сараи, да навесы. Тока чтобы было где переночевать, животных поставить, да товары положить… Оно и понятно, для степняков большего и не надо. Это ведь купцы всякие городские, в город заходят, чтобы отдохнуть. Ну, помимо того, что товары продать. А для степняка, выезд в город, это вроде как для нашего брата — стражника, — в рейд на лесовиков сходить. Тут уж не до бань с цирюльнями, быстрее бы все дела сделать, да назад, домой в степь.

Постоялый двор, где квартировался караван Маака Куницы, я нашел без особого труда. — Отловил первого же попавшегося пацана, да и спросил его. Они ведь тоже тут не просто так на каждом углу торчат. — Ищут где подзаработать. А хочешь заработать — держи глаза открытыми. Так и денежку в семью принесешь, да и выучишься чему… Пустяшное конечно это занятие, но для городских, такая наука впору. Им след оленя в траве не искать, бычьи туши не разделывать, а вот где чего вынюхать, да кого объегорить… — да — говорил я, неправильное это место — город.

…Если в заведении дядюшки Мстоя можно было болтаться без дела, почти не привлекая к себе внимания, то в этой ничтожной сараюшке, меня сразу на прицел взял с десяток настороженных глаз. Ну да я ведь тоже не дурень, и терпения у меня хватает. Перед тем как пойти в указанный постоялый двор, я сначала в парочку соседних зашел, и там расспрашивал хозяев, на предмет постоя для войск. Отвечали мне, ясное дело, неохотно. Это у дядюшки Мстоя я мог офицеров в постояльцы обещать. И пусть и там, расквартирование воинских частей оплачивается из сатраповой казны, а значит весьма скудно и прижимисто, но с офицеров‑то хоть за прочие услуги можно копеечку урвать. А тут пришлось про нашего брата–солдата толковать. А кто ж нас, хе–хе, солдатню‑то любит? Что сопрем — то пропьем, а что не пропьем — то сломаем во время запоя. Ну да куда им деваться было? — Мне командир еще вчера бумагу важную дал, с печатями и подписями больших начальников. Выглядит очень солидно, от человека с такой бумажкой уже не отмахнешься, даже если очень хочется. Так что со мной разговаривали, и весьма почтительно, а тут уж, знай, тяни поводья, в правильную сторону… То есть разговор в нужную сторону переводи. Стоило мне только намекнуть, что мол — можно и не к тебе, а к соседу... Как сразу хозяин добрел, и выкладывал все что про соседей своих нехорошего знает… Тоже ведь городская гниль это. У нас, в предгорьях, пусть сосед тебе даже злейший враг будет, а чужаку ты про него трепаться не станешь. Потому как враг он твой, а чужак, он и есть чужой, и не след ему в ваши дела нос совать. А в городе… — в городе мельчает все. Даже вражда или родственные связи, а уж про то чтобы сосед с соседом друг за друга держались как бойцы в одном строю, — такого и вовсе нету. Вот и торопились мне городские, все про соседа выложить, лишь бы беду от себя на чужой двор отогнать.

А знали они немало, так что и про хозяина постоялого двора, а главное — про Маака Куницу этого, я много всякого узнал… Не любили его, даже тут! Видать и правда пустейший это человек. Так что наговорили мне всякого, за что можно уже за микитки хватать, да в пыточную на правеж тащить. Ну да это сейчас не мое дело, хотя кой–чего я запомнил, и вечером обязательно командиру доложу, а уж он пусть сам решает, что с этими сведениями дальше делать.

Поглядел я и на сам караван Куницы. Самого Куницу не застал, а вот людей, верблюдов, а главное — следы, поглядел. Следов чужака так и не нашел, а вот один знакомый лошадиный — углядел. Правда только один, а все остальные верблюды и лошадки, мне незнакомые были. Можно бы было на один след внимания и не обращать. Мало ли — обменяли лошадку уже в городе. Да только лошадка та не простая была. Еще там, в степи, я след чужака все время рядом с ее следом видел. Так может это чужак в другой караван перешел?

…Торопиться бежать, доносить оу Наугхо, я не стал. Суета никому не нужна. Сперва обошел остальные постоялые дворы на восточной стороне, вроде как насчет постоя войск, сведения наводя. Это во–первых, для того чтобы чужака раньше времени не спугнуть. А во–вторых — мне каждый хозяин, чтобы я, значит, поменьше жилых мест у него указывал, а то и вовсе — от напасти избавил, малую мзду давал. А я не дурак, чтобы от денег отказываться, коли они сами в руки идут.

Ночь мне дали поспать нормально. А с раннего утречка, началась служба. Разбудили меня еще до рассвета. Вернее — сам проснулся, когда суету вокруг себя учуял. Народ уже был на ногах, готовил еду, вьючили животных. Я тоже из себя барина корчить не стал, а пошел к Мышу, вроде как за ценными указаниями. Ну Мыш мне и указал... Вот даже не знаю, просто ли захотел подгадить, или у него какие свои мысли на этот счет были, но поставил он меня в команду как раз с теми самыми ребятами, которых я вчера слегонца отпинал. Мужики встретили меня… — да в общем‑то нормально. Обнимацца–целовацца, конечно не полезли, но и предъяв за вчерашнее, кидать не стали, хотя видно было, что досталось им хорошо. Один, которому я по… — ниже пояса влепил, ходил как‑то неуверенно, у другого на челюсти расплылся здоровенный синяк, проступающий даже сквозь бороду, а третий — все время морщился когда правой рукой пользовался, и пару раз хватался за почки. Мне даже слегка неуютно стало, но они делали вид, будто ничего не произошло, и я тоже, тему эту поднимать не стал.

Представились — познакомились. Я по–прежнему оставался Иигрем, потому как они по–человечески, мое имя выговорить почему‑то не могли. А они — обиженный в челюсть, назвался Шооргом Вабииком. С почками — Риишем Оленем, а уязвленный ниже пояса — Лоутом Гаастом.