Далия Трускиновская - Люс-а-гард

И тут до Люс, внимавшей вполуха, дошло, о какой такой беде говорил монах.

— Так вот, голубка моя, стоял я на одной ноге, выставив этот окаянный меч, добрых четверть часа, а они все не могли управиться! — торжествующе заявил монах. — Сильны! И так стонали, и этак кряхтели, раза два я уж думал, что все — а-по-фе-оз!

Братец Тук с удовольствием выговорил великолепное слово и с гордостью взглянул на Люс — вот, мол, мы какие слова произносим. Она же буквально держала сама себя за шиворот, чтобы не отлупить братца Тука до кровавых соплей — это надо же, в чем он заподозрил такую женщину, как Люс!

— Так нет же, секундочку помолчат — и опять за дело принимаются. А я-то стою, как дурак, с мечом, в котором этот самый член святого Евстафия, то ли ноготь, то ли целый палец… Наконец мне надоело, я громко так прошагал мимо окна — и, думаешь, они заметили? Я полагаю, что они этак до завтрака пыхтели.

— А дальше? — как можно более кротко спросила Люс.

— Дальше я дурака свалял. Сунулся я с этим мечом в ту дверь, куда вошло привидение. Дверь открыта — а в покоях ни привидения, ни Марианны. Тут я, прости, грешным делом на тебя подумал. Появились неведомо откуда две непохожие сестрички, и, видно, обе с нечистой силой знаются.

— Я же тебя сама умоляла пойти в замок и отдать Марианне браслет, или хотя бы показать его и вывести ее оттуда! — возмутилась Люс. — Если я ведьма, то зачем ты, монах, мне понадобился?

— Да я и сам потом подумал — зачем? В общем, решил я вернуться к леди и доложить, что такая странная приключилась история. А надо тебе знать, что обычно я пробираюсь к леди потайным ходом, а дверца спрятана за резной панелью, на панели изображена псовая охота на кабана, и резьба, поверь мне, преискусная. И вот открываю я тихонько эту дверь, а на меня — р-р-р! Оказывается, леди Лаура новую постельную собачонку завела, та собачонка ко мне еще не привыкла, как покойница Белочка. И вот, пока хозяйка не спала, а я ее утешал, собачонка меня терпела, а спящую хозяйку ей непременно надобно от меня охранять! Ну, не подойти, и все тут! А шум поднимать мне и вовсе ни к чему. Я шиплю, как змей — леди, леди! Какое там — спит без задних ног…

— А горничные в соседней комнате, что ли, спали? — удостоверилась Люс.

— И горничные, и кормилица с сыночком. Ведь думали, что лорд к супруге ночевать явится. Я не дозвался, а большой шум поднимать тоже не мог — положим, Джоанна ни слова не скажет, она же молочная сестра Леди, можно сказать, в приданое к ней была дана. А старая ведьма Бриджет Хаксли?

— Ну и где же ты очутился?

— Да на сеновале! Как раз над конюшней. И заснул я, голубка моя, как убитый. Решил — утро вечера мудренее, утром и поищу Марианну. Странно, конечно, что в покоях сэра Эдуарда ее нет и дверь открыта, да только ночью я все равно этой загадки не разгадаю. Так вот, просыпаюсь я на сеновале от рева!

— От лошадиного рева?!. — воскликнула Люс.

— Да нет же, от бабьего! Выглядываю в маленькое окошко и вижу — стоят две бабищи здоровенные, судомойка и прачка, стоят себе в обнимочку и ревут в три ручья! А глотки-то у обеих — дай Боже, что за глотки! Я им сверху кричу, чтобы заткнулись или по крайней мере перешли рыдать куда-нибудь за ограду, а лучше — в лес. А они мне такое снизу преподносят, что я — я! — краснею. Тогда я в окошечко выставился — обеих дур унять, нехорошо все-таки духовное лицо такими словами радовать. Они увидели меня — даже присели от неожиданности. А потом как завопят, чтобы я немедленно шел, бежал, летел в замковую часовню! И чтобы хорошенько молился! Зачем молиться, о чем молиться?… Ничего не понять, один рев. Естественно, я одергиваю рясу и бегу разбираться. Вхожу в часовню — а там… Голубка моя, два раза в жизни меня мороз по коже продирал, а это был третий, — признался братец Тук.

— А там? — чуя неладное, спросила Люс.

— А там — оба лорда, наш сэр Эдгар и сэр Арчибальд, народу толпа, а посреди на возвышении — леди Лаура!…

— Что же она там делала, на возвышении? — удивилась Люс.

— А что может делать мертвое тело на возвышении?! — горестно возопил монах. — Лежало себе, и все тут!

— Мертвое тело? — до Люс с трудом доходило, что в Блокхеде стряслась беда.

— Так я же сразу тебе сказал, голубка моя, — плохие новости!

— Как это произошло? — сухо спросила Люс.

— Какой-то дряни подсыпали в ночное питье бедной леди! И что интересно — наш лорд как уснул за кружкой эля у псарей, так до утра добудиться не могли, и сэр Арчибальд — с ним вместе. Сперва из-за старика паника поднялась — лежал рожей на столе и дыхания не слышно. Стали трясти — ожил. Наш добрый лорд кое-как очухался, спозаранку добрел до супружеского ложа и повалился. Потом проснулся и рядом мертвое тело обнаружил.

— Скверно… — проворчала Люс.

— Главная-то скверность еще впереди, — успокоил ее монах. — Знаешь, кого все считают отравительницей?

— Марианну? — без голоса спросила Люс.

— Марианну! И все ведь сходится! Незнакомка, иностранка, лорд вдруг в нее без памяти влюбился — не может быть, чтобы обошлось без колдовства. А, главное… — тут монах несколько замялся, — уж не понравился ли ей Блокхед-холл настолько, чтобы в нем навсегда поселиться? Еще вчера она была просто беглянкой без роду и племени, а завтра может стать леди Блокхед и хозяйкой в замке! Вот она и взялась за дело…

— Ты с ума сошел? — Люс даже подскочила. — Конечно, преступление совершает тот, кому оно выгодно, это даже у вас здесь знают! Но Марианне вовсе ни к чему мечтать о звании леди в каком-то блохастом замке! Да если бы она захотела!…

Люс чуть было не брякнула, что пожелай Серебряная Свирель вместо гонорара получить маленький уютный замок со всеми удобствами где-нибудь в цветущей Турени, на берегу Луары, премиленький французский замок, утопающий в садах и виноградниках, наверняка нашелся бы богатый театр, та же Метрополитен-опера, и за полдюжины спектаклей преподнес ей этот замок на блюде. Люс чуть было не завопила, что всемирно известной певице незачем стремиться к титулу леди, о которой знают только окрестные крестьяне, потому что она и так — первая леди мира по части музыки и пения. Но вряд ли удалось бы объяснить все это даже сообразительному братцу Туку.

— Однако все настроены против нее! — вскочил и монах. — Служанки наперебой вопят, как леди рыдала и боялась развода. А свита лорда тоже городит чушь — в каком восторге его светлость был от Марианны! А сама Марианна ничего не может объяснить!

— Действительно… — и Люс надолго замолчала.

Разумеется, Свирель никого не травила и могла оправдаться — да только на каком языке? А нравы и этом диком веке жестокие, и даже подумать страшно, в какую поганую историю она угодила. А по чьей милости? Кто задумал непременно стать «сопровождающим лицом»? Кто соблазнил толстушку настоящими мужчинами? Кто одобрительно смотрел на ее бестолковый роман с неуклюжим Джеком, хотя этого Джека сразу нужно было гнать в три шеи?