Илья Сомов - На равнинах иерехонских

— И в этих сказках они все очень плохо кончили, — продолжил Асгрейд. — А какая еще судьба может ждать типов, которые только и делают, что приносят в жертву прекрасных дев, да вызывают демонов направо и налево.

— А вы ничего это не делаете? — будто невзначай спросил Томэ.

— Ты не представляешь, как трудно найти в Столице девственницу подходящего возраста. Так что этот пункт сам собой. А насчет демонов… Что такое по твоему "демон"?

— Проявление силы одной из сущностей нереальности в нашем мире. Как-то так.

Асгрейд довольно кивнул.

— Вижу, ты уже провел кое-какие исследования. Как видишь, тут нет никакой мистики. Мы всего лишь используем источник энергии. Все основано на расчете и контроле. Конечно, если говорить о том, что толпа называет "демонами", то выглядят они не очень приятно, но это прежде всего недостаток нашей психики. Эволюция не приспособила нас к восприятию сверхъестественных сущностей. Возможно, со временем это изменится и люди перестанут видеть чудовищ.

— Стоп, не понял, а при чем здесь психика?

— Ты что всерьез думаешь, будто те "демоны" о которых ты читал в своих книжках, действительно имеют аршинные рога, частокол клыков и прочий набор чудища из детских страшилок?! — Асгрейд рассмеялся, — Их образ на девять десятых результат взаимодействия энергии нереальности и человеческого воображения. Люди чувствуют страх и придают ему форму. Кстати, еще не бывало такого, что бы двое видевших демона, потом одинаково его описали.

— Я читал, некоторые создания могут для создания тела призывать к себе стихии.

Асгрейд отмахнулся.

— Просто форма становится более постоянной. Сути дела это не меняет. Видишь ли, то, что мы называем "демонами" ориентируются в нашем мире немногим лучше, чем мы в нереальности. Они понятия не имеют, как должен быть устроен живой организм. Они извлекают образы из человеческого сознания и складывают в их самые невероятные сочетания. Может быть, они и хотели бы построить что-то красивое, но, как я уже говорил, наш разум обладает таким свойством, что предоставляет им "чертежи" лишь для воплощения наших же кошмаров.

— Эти… создания разумны?

— Не в том смысле, в каком мы привыкли это понимать. По крайней мере, вряд ли тебе удастся завязать с кем-нибудь из них беседу… О, по твоему лицу я вижу, что у тебя нет никакого желания оказаться так близко от демона, чтобы попробовать с ним заговорить. Не волнуйся, в нашем деле, это не является обязательным условием. На самом деле, взаимодействие с сущностями нереальности посвящена очень маленькая часть искусства. Просто она привлекает больше всего внимания. Так уж повелось, что толпа любит красочные эффекты.

Томэ улыбнулся и кивнул, словно разделял насмешливое сожаление Асгрейда. С тех пор как разговор зашел о сущности сверхъестественного, кентарх заметно оживился. Похоже, его действительно очень волновала эта тема. Или же просто старался разжечь любопытство собеседника. Томэ очень не понравилось, как колдун ввернул слова "наше дело". Будто Томэ уже дал на что-то согласие.

— Нас боятся, прежде всего, потому что мы действуем в тайне. Поэтому и появляются всякие вздорные слухи. Мы были бы и рады их развеять, но тайна не наша прихоть. Искусство соприкасается с основами мироздания. Раскрывать его пути, все равно, что разбрасывать на улицах листовки с рецептом взрывчатки. Разумеется, в руках у большинства, такой рецепт окажется совершенно бесполезным, но всегда есть вероятность, что он попадет к человеку, который никогда не обучался, но все же обладает даром. Такое уже случалось. Последствия были… громкими.

Асгрейд усмехнулся и посмотрел на Томэ, так словно хотел ему подмигнуть, а потом вдруг снова стал серьезен.

— Хотя, скорее всего это слишком поверхностное объяснение. Чем больше я об этом думаю, тем чаще мне кажется, что люди просто прикрываются страхом. Они словно скрывают этой простой и естественной эмоцией другое чувство. То, в котором они не хотят признаваться даже сами себе, — схоларий чуть перегнулся через подлокотник и склонился к Томэ. — Это зависть. Ты удивишься, как многие нам в тайне завидуют. Отчасти я их понимаю. Мы владеем невероятной силой, к которой они не могут даже приблизиться просто потому, что родились не под той звездой. Где же тут справедливость?!

Схоларий снова откинулся на спинку кресла и перевел взгляд на мерцающие в небе звезды.

— Искусство это не только могущество. Еще оно делает нашу жизнь осмысленной. И глубокой, как эта ночь. Скажи, Томэ, разве тебе не интересно, что скрывается там, в темноте?

Томэ дернул плечами. Такой поворот разговора его раздражал.

— Может, обойдемся без вопросов в стиле бродячих проповедников?

— Если настаиваешь. Я лишь пытаюсь найти близкие к тебе слова.

— То есть подобрать ко мне ключ.

— Ты подозрителен. Прагматичен. Или стараешься таким быть. Да теперь я вижу, загадки мироздания с тобой лучше отложить на потом. Тогда вернемся к практической стороне вопроса. Сила, Томэ. Искусство дает огромную силу.

— Это только твои слова. Пока что я не увидел от нее никакой реальной пользы. Да и само ощущение, мне совершенно не понравилось.

— Так значит в этом корень проблемы. Ха, долго же ты мне морочил голову. Я скажу так, действительно, вначале прикосновение к сердцу мира может оказаться неприятным, и даже причинить боль. В твоем случае, думаю, дело в возрасте. Когда представления о мире уже устоялись, их ломка дается нелегко. Но я обещаю, когда ты освоишься, сила будет давать тебе наслаждение подобного которому, ты никогда не испытывал.

— И снова только сотрясение воздуха.

— Да в наше время на слово верить не принято. Поэтому я с самого начала решил показать тебе практическое доказательство.

— Что?

— Погляди, что там у нас за бортом.

Томэ встал и подошел к краю помоста. Огоньки города остались далеко за кормой, дальше по курсу расстилалось бескрайнее море темноты. Томэ мог разглядеть только смутные силуэты, которые проступали из мрака, как скалы из воды.

Над носом лодки возник переливающийся шар, размером с голову. С его поверхности потянулись едва различимые полупрозрачные лучи, которые почему-то изгибались как щупальца. Несколько секунд ничего не происходило, а потом Томэ увидел.

На первый взгляд это походило на ямку, которую выкопал в песке ребенок, а потом сложил туда свои кубики, пирамидки и цилиндры. Только на самом деле "ямка" была долиной в несколько километров в поперечнике. Циклопические строения заполняли ее без остатка и прижимались черными боками к склонам окружающих холмов. К небу тянулись сотни острых шпилей. Они походили на клыки мертвого дракона, торчащие из обнажившейся челюсти.