Лоис Буджолд - Священная охота

— Просвещенный, этот человек привез для вас письмо. — Она взглянула на Ингри. — Как ваше имя, сэр?

— Ингри кин Волфклиф.

Женщине его имя явно ничего не сказало, но брови человека за столом поднялись еще выше.

— Спасибо, Марда, — сказал он, вежливо отпуская жрицу. Та снова почтительно поклонилась и вышла, закрыв за собой дверь.

— Просвещенная Халлана поручила мне доставить вам это письмо, — сказал Ингри, делая шаг к столу и протягивая конверт.

Просвещенный Льюко отложил свои бумаги и резко выпрямился.

— Халлана! Надеюсь, с ней ничего не случилось?

— Нет… то есть с ней было все в порядке, когда я ее видел в последний раз.

Льюко настороженно взглянул на письмо.

— Дело… сложное?

Ингри помедлил, прежде чем ответить.

— Халлана не показывала мне письма. Но я думаю, что сложное.

Льюко вздохнул.

— Ну, все-таки это не еще один белый медведь… Не думаю, чтобы Халлана подарила мне белого медведя. Вернее, надеюсь…

Ингри на мгновение забыл о цели своего прихода.

— Я видел белого медведя во дворе храма. Он… э-э… производит большое впечатление.

— Он совершенно устрашающий, на мой взгляд. Грумы просто рыдали. Да помилует нас Бастард, неужели они в самом деле собираются использовать его во время похорон?

— Именно так это выглядело.

— Нам следовало просто поблагодарить князя и отправить медведя в зверинец. Куда-нибудь подальше от столицы.

— Как он здесь оказался?

— В качестве сюрприза. Его привезли на лодке.

— Какого же размера должна быть для этого лодка!

Льюко улыбнулся изумлению Ингри и сразу стал выглядеть на несколько лет моложе.

— Я ее вчера видел: она привязана у причала ниже по течению. Совсем не такая большая, как можно было бы ожидать. — Льюко провел рукой по волосам. — Что касается медведя, то это дар, а может быть, взятка. Его привез этот рыжеволосый великан с какого-то острова в холодном южном море — толи князь, то ли пират, кто его разберет. Князь Джокол, которого его преданная команда ласково называет Джокол Раскалыватель Черепов, как мне говорили. Я полагал, что белого медведя нельзя приручить, но этот князь растил своего любимца с тех пор, когда тот был крошечным медвежонком, — что делает его дар, пожалуй, еще более ценным. Страшно представить, что за путешествие они проделали — те моря знамениты своими штормами. Подозреваю, что этот князь совершенно безумен. Как бы то ни было, на содержание медведя он пожертвовал храму несколько больших слитков чистого серебра — что, похоже, и лишило смотрителя храмового зверинца решимости отказаться от такого дара. Или взятки.

— Взятки ради чего?

— Раскалыватель Черепов желает увезти на свой обледенелый остров вместо белого медведя священнослужителя-кинтарианца. Каждый жрец должен быть горд и счастлив совершить такой подвиг ради веры. Храм объявил, что добровольцы могут прибыть в столицу. Об этом объявляли дважды… Если никто не объявится ко времени отплытия князя, придется принимать меры — возможно, вытаскивать подвижника из-под кровати. — На лице Льюко снова промелькнула улыбка. — Я могу позволить себе посмеиваться: меня-то не пошлют. Ну ладно… — Льюко снова вздохнул, придвинул к себе письмо — так, чтобы восковая печать оказалась сверху — и низко склонился над ним.

Веселье покинуло Ингри, он снова насторожился. Его кровь — та самая кровь, — казалось, быстрее побежала по жилам. Льюко не носил на плече шнура волшебника, от него не пахло демоном… и тем не менее храмовые волшебники перед ним отчитывались… обращались к нему с самыми сложными своими проблемами…

Льюко положил руку на печать и на мгновение закрыл глаза. Что-то словно вспыхнуло вокруг него; Ингри ничего не увидел и ничего не учуял, но волосы у него на голове зашевелились. Он почувствовал что-то похожее на тот мучительный трепет, который ощутил однажды в прошлом; тогда источник был гораздо мощнее, но восприимчивость Ингри — слабее. В конце своего бесплодного паломничества в Дартаку, в присутствии сухонького, сгорбленного, усталого, совершенно обыкновенного с виду человека, который спокойно сидел перед Ингри, а через него мира материи касался бог…

«Льюко не волшебник, он святой, по крайней мере отмеченный богом».

И он знает, кто такой Ингри; похоже, он живет здесь в храме уже давно, судя по состоянию его кабинета, а Ингри никогда раньше его не видел… или не замечал. Определенно Льюко не бывал среди тех настоятелей, которые являлись к хранителю печати или в королевский дворец: помнить их всех входило в обязанности Ингри.

Льюко поднял глаза; теперь в них уже не было заметно веселья.

— Вы служите хранителю печати Хетвару, не так ли? — мягко поинтересовался он.

Ингри кивнул.

— Это письмо было вскрыто.

— Но не мной, просвещенный.

— Кем же?

Ингри лихорадочно думал. Письмо попало от Халланы к Йяде, потом к нему… Йяда? Наверняка нет. Оставляла ли его где-нибудь Йяда, вынимала ли из кармана своей амазонки? Она была в этой одежде все время, за исключением… за исключением того ужина с графом Хорсривером. А Венсел выходил из-за стола, чтобы ознакомиться со срочным сообщением… ну да! Графу ничего не стоило заставить дуэнью позволить ему порыться в вещах пленницы, но неужели Венсел рассчитывал, что какой-то шаманский трюк позволит ему провести волшебника?

«Но ведь Льюко не волшебник… или все-таки волшебник?»

— Без доказательств любое мое предположение может оказаться клеветой, просвещенный, — уклончиво ответил Ингри.

Взгляд Льюко стал пугающе пронзительным, и Ингри испытал облегчение, когда внимание жреца снова переключилось на письмо.

— Что ж, посмотрим, — пробормотал Льюко и вскрыл письмо, сломав печать.

Несколько минут он внимательно читал послание, потом потряс головой и поднялся, чтобы наклониться ближе к окну. Дважды он переворачивал исписанный лист вверх ногами, а один раз, искоса взглянув на Ингри, поинтересовался:

— Говорит ли вам что-нибудь фраза «разорвал свой цеп»?

— Э-э… может быть, «цепи»?

— Ах, конечно! — обрадовался Льюко. — Так гораздо понятнее. — Он стал читать дальше. — А может быть, и нет…

Он дочитал до конца, нахмурился и начал читать письмо заново, рассеянно махнув рукой куда-то в угол:

— По-моему, где-то там есть складной стул. Присядьте, лорд Ингри.

К тому времени, когда Ингри разыскал стул, разложил его и уселся, Льюко оторвался от письма.

— Жаль мне того шпиона, которому пришлось расшифровывать это, — с сочувствием сказал он.

— Халлана пользовалась шифром?

— Нет. Просто такой у нее почерк. Да еще, как я понимаю, писала она в спешке. Нужна привычка — а ужу меня она есть, — чтобы все это разобрать. Что ж, мне случалось тратить силы, получая за труды меньшую награду. Не от Халланы — она всегда пишет о важных вещах, это один из ее не слишком удобных для окружающих талантов. Ее ласковая улыбка прячет священное неистовство. И безжалостность. Спасибо Отцу за смягчающее влияние Освина… хоть оно и невелико.