Владимир Ильин - Напряжение

— Вот же тварь! — Тут же вспомнился сбежавший хирург. — Феня, включи Восьмой канал. Да оставь ты меня, не свалюсь. — Но для верности, все же расставил по шире ноги и оперся двумя руками о трость.

Восьмой канал крутил мыльную оперу. Смесь облегчения, недоумения и злости поднялась наружу и выразилась в крепком слове.

— Новости через три минуты, господин. — Испортил все слуга, получив яростный взгляд вместо благодарности.

Никогда еще коротенькая заставка новостной передачи не вызывала столь яркие чувства. И тревога, и тоскливое ожидание — но в то же время надежда, что все обернется пустяком, вроде слета медиков, из‑за которого хирург отбыл за рубеж, или же иной причины, столь же наивной и желанной.

Первые секунды новостного выпуска ударили так, что мир легонько качнулся перед глазами.

'Мы продолжаем передавать последние новости из Верхнего — Новгорода. — Вещала диктор траурным голосом, сцепив пальцы в замок и участливо глядя с экрана. — Напомним, что сегодня утром в здании детского интерната произошел взрыв бытового газа. К счастью, большинство детей находилось в это время на улице, однако без жертв трагедия не обошлась. По последним данным, из‑под завала извлечены тела десятка детей и сотрудницы учреждения. Число погибших уточняется.

Картинка показала крупным планом бетонные руины с ремешком зеленого браслета, ярким пятном выделяющимся на сером фоне.

На место уже прибыло Око Государево…'

— Выключи! Выключи немедленно! — Задрожав голосом, прокричал старик.

— Как прикажете, — дернулся слуга, нажав на кнопку пульта.

— Что делать, что делать, что делать, — бормотал он себе под нос, не зная куда девать взгляд.

— Позволите спросить, погиб близкий человек? — Участливо поинтересовался слуга.

Но до разума в полной панике и раздрае донесся совсем другой смысл.

— Не твое дело! — Вместе с криком, взлетела трость, ударив слугу по лицу. — Не твое дело! — Снова взлетела и опустилась тяжелая палка, попав по затылку согнувшегося от боли мужчины. И вновь ударила по завалившемуся набок телу. — Не смей лезть не в свое дело! — Орал он, не замечая слюны, протянувшейся из уголка рта.

Наумов не замечал, что тело уже не шевелится под ударами, что конец трости уже окрасился в темно — алый.

'Око государево… око государево… зачем они там? Не их дело. Не должно быть. Почему сейчас?!'. — Вспышками прознали голову мысли, не давая осознать содеянное и прекратить.

Трость с треском преломилась в середине, уводя тело вперед, роняя на паркет рядом с телом слуги.

Резкая боль от падения и вспышка в локте неудачно подвернутой под тело руки позволили разуму очнуться. Перед глазами была ровная гладь пола — до самой стены.

— Феня, помоги подняться. — Выдохнул со стоном боли Наумов. — Феня! Бездельник, я кому сказал!

Его слуга был рядом, но никак не мог помочь господину. От тела Фени беззвучно расходилась лужа крови, пока не замерла одним краем у камзола господина. Наумов пошевелился, тихо матеря нерасторопного дурня, но вспышка боли не дала подняться. Рука зашарила по сторонам, по привычке пытаясь нащупать спасительную трость, но наткнулась на нечто вязкое и теплое.

— Феня, прости… — повинился он дрожащей окровавленной ладони перед своими глазами.

Разум старика не выдержал и сменил реальность сбывшегося кошмара на сон.

Пробуждение вышло болезненным — все‑таки возраст, подумал Наумов, принимая заботливо поданный сосуд с жидкостью и тут же его ополовинив. Незнакомый вкус, но пересохшее за ночь горло с благодарностью приняло жидкость.

— До дна, — подсказал незнакомый голос.

— Вы кто? — Раскрыл глаза Наумов, последовав совету. — Что вы смеете делать в моем доме?! — Справедливое возмущение вышло хриплым и неуверенным.

— Тащи его на выход, — грубо отозвался еще один незнакомец, и за его ногу уцепилась чья‑то рука, резко дернув в сторону двери.

— Я вас всех закопаю, — полыхнула злость, призывая силу.

И тут же тело свело неистерпимой болью, невозможной, от которой хотелось рвать живот ногтями, чтобы выцарапать источник муки, полыхающий чуть ниже солнечного сплетения.

— Блокиратор активируется при обращении к дару, — прорвался до разума уставший голос. — Не трогайте силу и боль уйдет.

— Дурень, да на руки его бери, а не тащи за ногу!

— Да он весь в крови!

— Засохла, не видишь что ли, тетеря?

— Отставить разговоры, — вмешался усталый голос. — Майор, неси его к выходу.

Тело тут же подхватили снизу.

— Кто вы такие? — Задал он вопрос непрозрачному шлему перед глазами. — Полиция?

— Око государево.

— Я не подвластен его суду. — Захрипел Наумов. — Согласно уложений, я не слуга твоему императору.

— Подождите с вопросами до выхода, — вмешался главный, открывая перед ними дверь.

— Слышите? — Не сдавался Наумов, пытаясь удержать голову над рукой имперского слуги. — Вы не имеете право врываться в мой дом. Дайте телефон! Верните мне мой телефон!

Солнечный свет ослепил глаза, привыкшие к полумраку коридоров и лестниц, так что камеры и журналистов рядом с ними он увидел только после того, как его поставили на ноги, и удалось проморгаться.

— Не имеете права! — Сорвался голос, возмущенный очередным кощунством по отношению к его привилегиям.

— Готовы? — Спросил старший толпу и получил сноп фотоспышек в ответ.

— Не имеете права! — Орал Наумов, не понимая, как эти люди без рода и племени смеют так нагло на него таращится.

— Именем Императора, за преступление особой тяжести и покушение на собственность и интересы престола, род Наумовых предается забвению на территории Империи. Потомки ныне вольны получить иную фамилию, до получения оной зовутся Ванькиными.

— Не имеете права! — Попытался докричаться до небес старик, чуть не рухнув на траву.

— Я слышал. — Отозвался один из конвоиров.

— Я видел, — гулко произнес тот, кто поддержал старика под руку.

— Я свидетельствую, — голосом поставил точку четвертый и последний в группе.

— Именем Императора, за покушение на убийство, Ванькин Александр Михайлович приговаривается к смерти через повешение.

— Я слышал.

— Я видел.

— Я свидетельствую.

— Приговор исполнить немедленно.

Бывшего Наумова резко потащили к ближайшему тополю, не обращая внимание на попытки остановится и крики о правах и невиновности. Осознав, что все тщетно, старик поймал объектив ближайшей камеры, с силой дернулся, дав себе секунду на последнее слово.

— Я его убил, ты слышишь? — Совсем другим тоном заявил глава мертвого рода в равнодушный объектив. — Я его убил твоего сына! За всех наших, слышишь!!

Окончание фразы вышло смазанным, так как сильный рывок буквально в одно движение перенес его к разлапистому тополю возле дома. Памятное по детству, оно дарило отдохновение и тень в жару, прятало в своей кроне нашкодившего наследника. Слезы сами появились на лице, туманя зрение.