Надежда Попова - И аз воздам

— Матерь Божья… — пробормотала хозяйка дома, прижав ладони к необъятной груди, опасливо шагнула вперед снова, выглянув на улицу, и при виде черепков и обломка карниза весь ее испуг внезапно испарился без остатка. — Вот же свинья-то ленивая, а! — возгласила она с усталой злостью. — Я ж говорила. Ну, я ж ему говорила, скотине такой, что рухнет же! Вот кто был прав, а?..

Нессель осторожно отступила подальше от разгневанной матроны, переглянувшись с Куртом, и он, вздохнув, медленно разрядил и сложил арбалет.

— У вас была повреждена кровля? — спросил он, убирая оружие в чехол, и женщина, обернувшись, энергично закивала:

— И еще как! Град был этой весной, много чего побило, у кой-кого так и вовсе черепицу посбивало, а он на крышу, значит, залез — и говорит: ничего, постоит еще. А я ж вижу: ну, косая же! Два ряда скособочились, прямо вот видно было — штырьки под черепицей потрескались, скосились… Вы целые? Не задело никого?

— Мимо, — отмахнулся Курт. — То есть, ты говоришь — знала, что однажды рухнет?

— Еще как знала… — с каким-то нездоровым самодовольством подтвердила хозяйка и, скользнув взглядом по Сигнуму на его груди, добавила: — майстер инквизитор. А я ему и говорю: рухнет! Вижу же, что рухнет. Вон там, говорю, и там заменить надо. А он что? «Молчи, женщина». Вот хоть сама бери лестницу да лезь крышу чинить… Ну вот он вернется вечером — вот я ему покажу, я его носом, рожей его бесстыжей ткну! А как скажу, что он своей ленью да безалаберностью чуть инквизитора не убил!.. — женщина закатила глаза в нарочитом ужасе, однако судя по ее тону, сия мысль доставила ей некое особое удовольствие. — Вот будет знать теперь, как матери-то не слушать!

— Я думала — вы о муже… — тихо проговорила Нессель, и хозяйка с печальной злобой отозвалась:

— И-и, что ты, деточка, муж мой был человек работящий и хозяин домовитый. А этот только и знает, что на отцовом добре штаны просиживать… Ну ничего, он у меня попляшет сегодня. Вы точно не ранены? Не зацепило где?

— В порядке, — кивнул Курт, взял ведьму за локоть и, потянув за собою, двинулся по улице дальше, на ходу бросив: — Сына не прибей теперь, смотри.

— Что ему сделается, бугаю… — пробормотала хозяйка тоскливо и уже в спину спросила, повысив голос: — Но если чего — я ж могу сказать, что вы тут чуть голову себе не проломили, майстер инквизитор? Вы ж подтвердите, если что?

— Всенепременно, — отозвался он, не оборачиваясь, и ускорил шаг, слыша позади причитания и усталую негромкую ругань.

Нессель шла рядом молча, шагая так торопливо, словно пыталась убежать от неведомой твари, дышащей в спину, сжавшиеся в кулаки пальцы мелко подрагивали, а сквозь плотный загар на щеках проступила явственная бледность; по сторонам ведьма не смотрела, уставившись себе под ноги и не видя, кажется, ничего вокруг. Когда Курт снова взял ее за локоть, остановив у двери небольшого домика на тихой безлюдной улице, Нессель вздрогнула, вскинув голову и взглянув на своего спутника так, будто только что вспомнила о его присутствии.

— Дом Хальса, — пояснил Курт, доставая переданный Гайером ключ.

Ведьма медленно кивнула, словно не вполне поняв, о чем речь, и нервно оглянулась назад — туда, где за несколько улиц отсюда осталось жилище с обвалившейся черепицей. В открывшуюся дверь она проскользнула следом за Куртом поспешно и как-то суетливо и застыла на пороге, оглядывая неожиданно скромную обстановку, самой роскошной деталью которой была невысокая этажерка с книгами по правой стене.

Комнат в домике оказалось всего две, не считая кухни, мебель практически отсутствовала, и на осмотр спальни у Курта ушло лишь несколько минут, даже с привычным и полагающимся ad imperatum [70]простукиванием стен и пола в поисках возможного тайника. Нессель сидела в соседней комнате на табурете у стола, рассеянным взглядом вперившись в книжные полки, и за все это время не произнесла ни слова. На самом столе тоже было практически пусто — лишь чернильница, два листа пустой бумаги и один, помятый и порванный в двух местах, исчерканный отираемым пером.

К этажерке с книгами Курт приступил уже с уверенностью, что время расходуется понапрасну; десяток томиков разной степени объемности, древности и сохранности лежали в беспорядке, вперемешку с бытовыми вещами вроде одинокой перчатки, пустой треснутой глиняной плошки из-под светильника и сломанного, уже какого-то окаменелого, но почему-то не выброшенного пера.

— Хм, — заметил Курт, раскрыв нетолстую книжицу, заложенную в самом начале свернутым обрывком бумаги, — кто бы мог подумать… Фон дер Фогельвейде.

— Что это? — тускло, через силу выговорила Нессель, и он вздохнул, за обложку встряхивая книгу листами вниз:

— Песни. По большей части политические. Он и о любви писал, но в основном восхвалял всевозможных правителей; кто больше платил, того и восхвалял. Потом начал ваять антипапские вирши, что, правда, не помешало ему, когда получил свое имение и осел, с той же горячностью сочинять призывы к Крестовому походу…Умел вертеться, аlias [71]. Но был, зараза, талантлив.

— Это снова была случайность, да? — тихо спросила Нессель.

Курт медленно закрыл и положил книжицу на полку, так же неспешно взял следующую.

— «Окассен и Николетт», — произнес он с расстановкой. — Надо же. Покойный, оказывается, был романтичной персоной…

— Тот канцлер, про которого ты говорил, — продолжила Нессель, — он просто споткнулся, упал в воду и утонул. Случайно, это все видели. Этот инквизитор… В дерево ударила молния, и он случайно оказался рядом. Ты сам это видел, никто не убивал его. Мы шли мимо дома, и нас случайно едва не зашибло этой черепицей…

— И ее никто на нас не сталкивал, — договорил Курт, перетряхивая страницы и прощупывая мягкую тканевую обложку. — А со слов хозяйки — эта черепица рано или поздно должна была осыпаться; достаточно было на верхнюю черепичину сесть птице потяжелей…

— Выходит, случайность?

Он вновь не ответил, отвернувшись к этажерке, положил на полку романтическую историю о двух влюбленных и взял следующую книгу, на сей раз оказавшуюся более приличествующей библиотеке инквизитора — «О софистических опровержениях».

— Я стоял в стороне, — проговорил Курт, глядя на новенький переплет. — Я, если б меня и задело, в худшем случае отделался бы рассеченной кожей и шишкой. А на тебя едва не рухнул водосток, который, если б ты не увернулась, раскроил бы тебе голову.

— Если б ты меня не оттолкнул, — поправила Нессель и, помолчав, уточнила: — Думаешь, кто-то решил убить меня?

— Все эти случайности… не случайны, — негромко, но уверенно отозвался Курт, лишь теперь поняв, насколько не хотелось произносить этого вслух, точно бы идея эта, обитающая всего лишь в мыслях, так и оставалась фантазией, каковая только теперь, будучи облеченной в слова, обрела плоть и почти достоверность. — Я не верю в такое количество вероятных и невероятных стечений обстоятельств.