Надежда Попова - И аз воздам

— А еще, кроме еды, от людей этот некто берет… ну, пусть будет питье. Отравленное. Которое вбрасывает в эту сеть еще больше сил, а стражника-Всадника травит еще сильней. Смерть. Человеческая смерть, которая сопровождается мучениями; припомни свой опыт — сколько всякой дряни придумали малефики для своих ритуалов? Сердца вырезанные, внутренности вытянутые, на худой конец — вены вскрытые… Словом, все, чтобы смерть была как можно медленней, а лучше — еще и мучительней. Ваши с этим условием тоже справляются на отлично.

— А ваши? — хмуро уточнил Курт, и Ван Ален качнул головой:

— Нет. Мы сжигаем трупы. Горение заживо — это, знаешь ли, такой выплеск… Неизвестно, чем, как и где может отозваться. Да и опять же, медленная смерть малефика — это опасность того, что за время этой смерти он успеет заключить договор с первой же сущностью, у которой появится желание и хватит могущества ему это предложить. В таких условиях человек на что угодно согласится — от продажи души до отказа от человечности… Поэтому убить надо быстро, а уж после — с трупом делай, что хочешь, жги, руби, хоть танцуй с ним… Хотя и труп, в общем, тоже лучше спалить поскорей, от греха.

— И давно вы это выяснили?

— Да всегда знали, — передернул плечами Ван Ален. — Снова начнешь проповеди, что надо делиться информацией?

— Не до того сейчас, — возразил Курт устало. — Говори дальше.

— Дальше, — кивнул охотник, — мы имеем следующее. Это отравленное питье не просто сливается из кружек-людей в кружку стражника-Всадника, оно из этих кружек выплескивается, бьет струей, брызжа во все стороны. Или можешь сравнить это с выстрелом из пушки.

— Отдача…

— Да. Бьет того, кто оказался ближе… Или, если применить к нашему случаю, того, кто к этому чувствителен. Почему чувствителен — не знаю, да и нам это знание не поможет; почему угодно. Или потому, что они, хоть и не обладают никаким даром, особенно восприимчивы к тонким материям, есть же такие люди… или бьет по тем, кто находится в нужном состоянии духа — в унынии или зол на кого-то, или жаждет чего-либо сверх меры… Происходит казнь, которую используют как жертвоприношение, из убитого истекает сила, которую перехватывают и направляют на свои нужды (поддержка сети и отравление стража-Всадника), а остатки уходят в отдачу.

— Готтер? — спустя мгновение молчания позвал Курт. — Что скажешь? Имеет право на жизнь такая версия?

— Очень похоже на правду, — тихо отозвалась ведьма. — И это бы многое объяснило.

— В том числе и то, почему обер за все это время даже не почесался, — добавил охотник. — Старик больной, город не контролирует, за ситуациями следит по отчетам Хальса, которому верит и доверяет, а в отчетах — настоящие, не поддельные малефики. Собственно, так оно и было. Всё чисто.

— Стало быть, примем эту версию как основную, — вздохнул Курт и, помедлив, с расстановкой произнес: — А если мы примем ее как основную, мы придем к выводу, что это нечто, каковое наш таинственный противник пытается пробудить или призвать, может явиться в любой момент. Мы ведь не знаем, когда он сочтет Всадника достаточно ослабшим и что станет финальным толчком для начала… И началом чего именно это будет — мы тоже не знаем.

— А также, — многозначительно прибавил охотник, — если оправдаются твои надежды на то, что после случая у ратуши они «засуетятся и наделают глупостей» — мы даже и предположить не можем, как именно это будет выглядеть. У тебя-то самого как — версии есть?

Курт молча вздохнул, переглянувшись с ведьмой, снова бросил взгляд на светлеющие щели ставен и, наконец, медленно кивнул:

— Есть.

Они вошли в город рано утром, как сообщил запыхавшийся, взмокший от бега стражник Официума, который перехватил майстера инквизитора на одной из улиц неподалеку от дома Юниусов: инквизитор в сопровождении вооруженной охраны, под знаменем Конгрегации и алым штандартом, и при нем еще полдюжины людей со Знаками, то ли помощники, то ли инквизиторы рангом ниже, этого стражнику не сказали, а разглядеть он не успел. Приезжий служитель представился новоназначенным обер-инквизитором Бамберга, майстер Ульмер уже разбужен и призван в Официум, и майстеру Гессе также велено явиться как можно скорее.

— Зараза… — с бессильной злостью пробормотал Курт, отправив стража восвояси, и Ван Ален удивленно уточнил:

— Недоволен появлением своих? С чего это? Я, быть может, чего-то не понимаю, но разве нам сейчас не будут кстати свежие силы и не замаранные в здешних пакостях твои собратья?

— Будут, — угрюмо согласился он. — Мало того — я же сам и вызвал их сюда. В день, когда погиб Хальс, в Бамберге был курьер Конгрегации, и с ним я отправил отчет о происходящем, присовокупив к этому отчету и свое видение ситуации, согласно которому следовало бы прислать сюда expertus’ов, пару десятков вояк и кого-нибудь на замену Нойердорфу ввиду состояния его здоровья. Учитывая его смерть, должен заметить, что эта идея пришла мне в голову как нельзя более кстати.

— Так чем ты недоволен тогда?

— До этой минуты я был волен творить, что вздумаю, ни перед кем не отчитываясь и никого не убеждая в том, что надо сделать именно это, а не написать кучу запросов и отчетов. Я и теперь могу помахать перед носом нового обера своими особыми полномочиями, однако это может стать поводом к лишним сварам, что мешает работать… Идем, — обреченно кивнул Курт, зашагав по светлеющей улице к повороту в сторону Официума. — Посмотрим, кем нас осчастливило начальство; быть может, мое везение и здесь не даст маху, и он окажется славным старичком.

— «Идем»? А я-то там что забыл?

— Ты теперь полноценный участник расследования, — безапелляционно отозвался Курт. — Говорить ли, кто ты такой, решай сам, но имей в виду, что сокрытие этой информации может повредить делу.

Ван Ален не ответил; Нессель тоже шла рядом молча, бледная от усталости, и на все сильней разгорающийся рассвет поглядывала с тревогой.

— Что-то не так? — на ходу спросил Курт, и ведьма неловко передернула плечами, тихо отозвавшись:

— Не знаю… Предчувствие. Кажется.

Охотник бросил на нее мрачный взгляд, однако вслух ничего не сказал, лишь нахмурившись своим мыслям и ускорив шаг.

До самого Официума никто не проронил больше ни слова; Ван Ален мыслями все еще был наполовину там, в доме покойного судьи, где в комнате на втором этаже лежало тело его брата, Нессель по-прежнему косилась в небо, и теперь уже Курт не был уверен в том, что она смотрит на солнце — все больше казалось, что ведьма пытается увидеть распростершуюся над городом сеть, а может, даже и видит ее, чувствует ее липкое прикосновение…

Официум казался сегодня ожившим древним чудовищем, которое пробудили от многовекового сна, и теперь оно нехотя, лениво ворочалось, пытаясь разомкнуть веки и недовольно ворча. Обыкновенно пустая узкая площадь перед зданием сейчас выглядела забитой битком — пара дюжин лошадей и десяток солдат, кажется, заняли ее собою плотней, чем позавчерашняя толпа горожан. Внутри не столько виделась, сколько ощущалась напряженная суета, и Ван Ален, еще более мрачный, чем прежде, чуть слышно пробурчал: