Елена Асеева - Сыны Семаргла

— Лиренсия спасибо за еду, все было очень вкусно, — благодарно произнес Святозар и нежно просиял женщине. — Прошу тебя, Лиренсия, вынеси Каясэлэна, я хочу с ним попрощаться. Лиренсия услышав слова благодарности и просьбу, радостно заулыбалась в ответ, а ее красивое лицо засветилось изнутри, чистым, словно солнечным светом. Она торопливо кивнула и полностью открыв дверь в комнату, поспешно подошла к люльке, которая была деревянной, полуовальной формы, точно половинка орешка, и на толстых, крученных веревках прикреплена к потолку. Женщина наклонилась к люльке, нежно поцеловала ребенка, и бережно вынув его из нее, да тихо напевая, повернулась и пошла к наследнику. Святозар тотчас поднялся навстречу Лиренсии, и когда она подошла вплотную к нему, осторожно принял ребенка на руки. Маленький Каясэлэн закрыв глазки, крепко спал. Его нежное, беленькое личико светилось мягкостью и чистотой свойственной такому возрасту, тонкие, ковыльного цвета бровки двигались во сне и то смыкались, то размыкались, алые губки вытягивались вперед, громко чмокали, а после, широко растягивались в улыбке. Святозар наклонил голову к ребенку, нежно поцеловал его в лоб и очень тихо сказал, обращаясь к его чистой, светящейся фиолетовой душе:

— И помни Джюли— Каясэлэн никогда более не твори ничего злого.

Твой путь— путь добра и света, путь Прави! Твой Бог Сварог, Семаргл, Перун и ДажьБог! И тогда, мы обязательно увидимся с тобой в Славграде! Я буду ждать тебя мой духовный сын, буду ждать! Святозар еще раз поцеловал ребенка в лоб и отдал его матери.

Лиренсия приняв малыша, крепко прижала к своей груди Каясэлэна, поправила на его голове съехавший на бок чепец, показавший тонкие ковыльного цвета волосики, и наполненным невыразимым счастьем и нежностью голосом, сказала:

— Ах, ваша милость, я столько лет ждала его… его моего сына Каясэлэна. Я так хотела, чтобы он появился на свет. Я так его ждала, и вот он рядом со мной, мой чудесный, ненаглядный сын— мой Каясэлэн.

И я так счастлива, так рада, душа моя поет… поет…

— Это хорошо Лиренсия, что твоя душа поет, — улыбаясь, произнес Святозар, и, посмотрев на женщину, понял, что поет не только ее душа, но и ее большие, алые губы, ее серые глаза, и все ее красивое, хотя и немолодое лицо. — У тебя будет хороший сын, светлый и чистый.

Ты главное запомни вот, что— ни ты, ни Оскидий вы никогда не предавайте Сварога и Семаргла, потому как твой сын не станет предателем и никогда не перейдет на сторону Есуания! Он всегда будет верен Сварогу и Сварожичам, он всегда будет верен ДажьБогу! Лиренсия еще шире улыбнулась, а на ее серые, глубокие глаза навернулись точно серебристые слезы счастья. Она закивала головой, и тихо напевая маленькому Каясэлэну, на ходу укачивая его, медленно уйдя к нему в комнату, прикрыла за собой дверь. Наследник все еще смотрел вслед женщине и молча, разглядывал закрывшуюся деревянную дверь, когда поднявшись с сиденья, к нему тихо обратился правитель:

— Святозар, этот мальчик, сын Оскидия и Лиренсии, был когда-то первым пажрецом, я правильно понял. Наследник развернул голову и глянул прямо в обжигающие голубые глаза правителя, затем он перевел взор на его покрытый морщинами нос и лоб и также чуть слышно откликнулся:

— Нет, друг мой. Тот Люччетавий— Джюли Веспрейлия— кровожадный предатель светлых Богов сгорел в глазах Чернобога, а этот мальчик— Каясэлэн— это мой сын. Моя кровь, пожертвованная ему, моя любовь возродили его душу. И я прошу тебя, Аилоунен, ты не забывай об этом мальчике, береги его и защищай. И помни, друг мой, помни всегда, что Каясэлэн— это мой духовный сын. Правитель вышел из-за стола, шагнул навстречу к наследнику, и, обхватив его мощное плечо, крепко сжав, торжественно сказал, так, словно приносил слова клятвы:

— Обещаю, мой друг, я не забуду твоего сына… Сына моего друга! А теперь нам пора в путь! Наследник кивнул и когда Аилоунен пошел к выходу, оглянулся, бросил последний, прощальный взгляд на закрытую дверь в комнату духовного сына— Каясэлэна, с которым расставался на долгие десятилетия и только засим двинулся следом за другом. Они вмале вышли из дома и увидели ожидающих их на улице Лесинтия и Фонития, стоявших на мостовой и державших в поводу лошадей для себя, правителя и наследника. Святозар удивленно оглядел коней, и, не увидев среди них своего гнедого жеребца, который достался ему от Ивникия, все же прикрыл за собой дотоль удерживаемую дверь. И тотчас Фонитий подвел к нему белого жеребца с густой белой гривой и хвостом, и с небольшим темным пятнышком во лбу.

— Не понял, — изумленно разглядывая жеребца, поинтересовался Святозар. — А где мой гнедой? — одначе все же принял поводья из рук Фонития.

— Друг мой, дорогой, — заметил Аилоунен ровным голосом, принимая поводья из рук Лесинтия, помогающему ему взобраться на коня. — Этот жеребец намного прекрасней, чем тот, что у тебя был. Ведь в конце концов ты, наследник Восурии и тебе просто необходимо иметь белого жеребца, как и мне… И потом, друг мой, мопилийский тофэраф так меня уговаривал, взять его коня и непременно подарить его тебе— наследнику, за то, что ты не только излечил его грязную душу, но и такие же грязные губы, что я просто не смог ему отказать в просьбе. Святозар громко засмеялся шутке правителя, и, придерживая коня за уздечку, осмотрел его, да погладил по длинной, густой гриве. Конь был не просто красив, он был прекрасен, и очень послушен. Наследник сел в седло, и, тронув поводья, поехал следом за Аилоуненом. Покидая город, Святозар оглядывался по сторонам, замечая, как сильно, в лучшую сторону, изменился он за эти дни, наполнившись чистыми улицами, и чистыми людьми, ухоженными домами с приятными для глаз окошками и дверьми. На улицах не было видно оборванных и больных, а шедшие навстречу женщины и дети, хотя и имели посеревшие от жизни лица, но все же улыбались и даже негромко смеялись. Вот, что значит, чистая, истинная, не яремническая, а вольная вера! Вот, что значат, светлые Боги, которые никогда не назовут тебя невольником и не заставят творить зло! Покинув город, и миновав мост, выехали на раскинувшиеся впереди Артарии поля и луга поросшие пожухлой травой. Там где когда-то лежала мопилийская тысяча познавая Правь, сейчас стройными рядами восседали на лошадях триста воинов гетера Лесинтия. Воины сидели на чалых, гнедых и чубарых лошадях в начищенных шлемах и кольчугах, у каждого из них на поясе висели ножны с мечами, через плечо были перекинуты луки и колчаны со стрелами, в руках они держали короткие копья, а на сиденьях поместились круглые щиты, наверно это все, что смогли сохранить неллы от своего когда-то преданного ими, Отца Семаргла— щит в точности такой, какой был у Бога Огня и такой, который бережно хранился в далеком Славграде правителем Ярилом, как дар Бога Семаргла, спасший не только его сына, наследника престола, но и весь восурский народ. Как только Святозар и Аилоунен съехали с моста и приблизились к воинам, навстречу к ним верхом на чубаром жеребце двинулся Винирий, в руках воин бережно держал ножны с мечом.