Александр Рудазов - Три мудреца в одном тазу

— Да.

— Иваныч, ну ты придумай чего-нибудь умного! Я ж если вернусь с пустыми крыльями, мне твоя Зинка все перья повыдерет! А я к ним уже привыкать начал!

— Петрович, ты у волшебников помощи попроси! — взмолился Чертанов. — Может, все-таки что выйдет, а?! Я не хочу УМИРАТЬ!!!

— И никто не хочет, — треснул ему по затылку Колобков. — Но есть такое слово в русском языке — надо! И еще другое слово есть — но какое, я тебе не скажу, а то меня за него уже два раза штрафовали, когда я в Латвию ездил… Не-нор-ма-тив-на-я лек-си-ка за-пре-ще-на! — злобно спародировал латышский выговор он. — А вот у нас в школах учителя говорят — без мата нельзя, без мата нельзя ни в коем случае!

— Это что за учителя? — выпучил глаза Чертанов.

— Физкультурники. Хотя ты у нас вечный освобожденный… Нет в тебе, Серега, мускулов! Вот, пощупай у меня… да пощупай, не стесняйся!

Чертанов неохотно потрогал бицепс шефа, формой и консистенцией больше всего напоминающий сдобную булочку свежей выпечки. Такой же пышный, круглый и мягкий.

— Железо, — крайне ненатурально польстил он.

— Врешь. Знаю, что врешь. Но ври дальше, у тебя красиво получается. А ты, Петрович, захлопни клюв и лети к нашим дедам — может, и правда чего путного присоветуют… Чего-то мне тоже помирать расхотелось…

Угрюмченко кивнул и послушно замахал крыльями, поднимаясь к потолку. Он с трудом протиснулся в не слишком широкое отверстие, издал почти настоящее орлиное «Кри-и-и!!!» и взял курс на запад. Нужно было торопиться.

Прошло несколько часов. Тепорий в воздухе начал поблескивать, появились первые слабые лучики света, стало возможным различать очертания предметов без помощи почти потухшего очага… Наступило эйкрийское утро. Праздник для всего живого — горе для пленников, назначенных стать главным пиршественным блюдом.

Жернов медленно отодвинулся в сторону. За ним обнаружилось пятеро рослых мбумбу, лоснящихся от пота. Особенно выделялся лучший из охотников племени — славный Угуки-Широкие-Плечи. Они радостно улыбнулись землянам и молча наставили на них длинные жердины. Гену и Валеру выволокли на руках — изувеченные телохранители до сих пор валялись без сознания.

Увидев то, что для них приготовили, Света сглотнула и невольно зажмурила глаза. Чертанов корчил рожи, безуспешно стараясь сохранять достоинство — ему ужасно хотелось заорать. И только Колобков не слишком огорчился — даже потянул носом воздух, вдыхая вкусные ароматы.

Вопреки его утверждению, котлов оказалось не пять, а только четыре — большой и три маленьких. Большой предназначался для Гены с Валерой, и кормить ими собирались взрослых воинов и охотников. Свету определили на обед женщинам, а Чертанова — детям и старикам. И те, и другие для племени бесполезны, так что нечего их баловать — обойдутся.

Ну а Колобкова, как самого пухлого и аппетитного, облюбовал сам вождь. Конечно, он поделится с женами, старейшинами и личной дружиной, но самое вкусное все-таки скушает единолично. За исключением мозга — мозги всех пятерых принадлежат шаману. А уж что он с ними будет делать — его личное дело. Захочет — сварит из них волшебное зелье, захочет — высушит и будет беседовать с духами, которым они принадлежали.

Хотя Пратгуста свои всегда просто ел — могут ведь у старичка быть слабости? Он очень любил мозги в горшочек…

На озере сейчас царило настоящее столпотворение — четыре пятых поселка плавали и ныряли. Перед вкушением священной трапезы в День Превращения полагается пройти великое Очищение — водой, огнем и благословением шамана. Большая часть мбумбу сейчас проходили первую стадию, но некоторые уже приступили ко второй — рядом с кипящими котлами развели огромный костер (именно его Колобков принял за пятую «конфорку»), и сейчас через него весело прыгали молодые мбумбу. К каждому перепрыгнувшему подходил шаман, касался лба кончиками пальцев, выдыхал в лицо клуб дыма (с косяком он не расставался ни на секунду), а потом еще и давал вслед благословляющий пинок.

Петр Иванович замахал знакомому лицу — повариха, так нежно ощупывавшая его вчера, кивнула в ответ. Она руководила еще двадцатью женщинами с длинными кремневыми ножами и заостренными раковинами. Для мужчины приготовление пищи — табу. Зато рубка мяса — дело как раз мужское, так что мужчины уже натачивали медные топоры. Таких топоров во всем поселке имелось только три — изделия мастера Скутурки.

— Вот скажи мне, Серега, было ли у тебя еще когда-нибудь такое хреновое утро?… — задумчиво вопросил подчиненного Колобков.

— Не… не…

— Ну и ладно, зато выспались хорошо. Ночи тут длинные — спи, сколько влезет…

— Меня нельзя убивать, я же шаман!!! — неожиданно взвизгнул Чертанов, выпучив глаза и делая дурацкие пассы. — Рамамба хара мумбуру, рамамба хара мумбуру!.. Мумбуру! Мумбуру!

Туземцы охнули и испуганно подались назад, ожидая, что их сейчас, как минимум, поразит молнией. Но секунды шли, ничего не происходило, и они расслабились. На лице Пратгусты зазмеилась ядовитая улыбочка.

Сергей не знал главного принципа любых шаманов — от изи-ниянга древних зулусов до мадэвинини индейцев винебага. Околдовываемый объект должен знать, что именно с ним произойдет. И тогда значительную часть работы проделает его собственное подсознание. Вера — очень сильная вещь. Если авторитетный шаман скажет дикарю: «Сегодня ты упадешь и ударишься головой», он действительно упадет и ударится — потому что искренне верит, что именно так все и произойдет. Ведь шаман сказал! Ну а если жертва даже не подозревает о том, что ее околдовывают… то тут придется надеяться только на собственные колдовские умения. А они у Чертанова, само собой, отсутствовали.

— Мы же герои, мы ука-ука победили! — продолжал психовать Сергей.

— Серега, закрой пасть, не смеши народ, — аж покраснел от гнева Колобков. — Не позорь меня перед папуасами, сыкло ты позорное!

— Конечно, герои, — степенно кивнул шаман. — А вот теперь мы вас съедим и частица вашего героизма перейдет к нам. Есть надо только самых достойных, самых лучших людей. Вот ука-ука мы не едим, а то станем такими же глупыми и скверными, как они. Гордись, белая макака!

Чертанов почему-то не возгордился. Вместо этого он начал нервно грызть ногти. В детстве у него была эта дурная привычка, и ему всегда твердили, что это плохо, противно и некрасиво. Даже били по рукам. Но теперь, в шаге от смерти, уже не страшно!

— Серега, прекрати! — тут же стукнул его по руке Колобков. — Как маленький прямо!

Всех пятерых собрали в одну кучу. Пратгуста злорадно ухмыльнулся, выкинул косяк, натянул деревянную маску и что-то приглушенно сказал. Услышавшие его мбумбу радостно загомонили.