Александр Рудазов - Три мудреца в одном тазу

Сергей подумал, что теперь уж точно не будет ничего делать с этими весами. Если эта усатая старуха исполнит свою угрозу, Колобков не уволит Сергея никогда. Более того — вполне реально получить прибавку. Ибо Петр Иванович скорее повесится, чем сделает что-то, что может доставить хотя бы крохотное удовольствие любимой теще.

— Иди жрать, тунеядец! — сумрачно посмотрела на него Матильда Афанасьевна. — Готовишь вам, готовишь, и никакой благодарности…

По крайней мере, один плюс у этой грозной дамы все-таки был — кашеварила она так, что все пальчики облизывали. Зинаида Михайловна даже отговорила мужа нанимать профессионального кока — мол, мама справится гораздо лучше. Все-таки мадам Сбруева большую часть жизни проработала поваром в столовой райкома.

В кают-компании Грюнлау и Света играли в шахматы, Колобков пил «Алкозельцер» и читал книгу (точнее, просто пялился на непонятные буквы — это был все тот же португальский детектив), Гешка и Вадик носились вокруг стола и швыряли друг в друга мандаринами, Валера скромно пил кофе, Петрович ковырялся со злополучными весами.

— Воздух охрененный! — высунулся в иллюминатор Вадик.

— Ага, кайф! Вон дядя Сережа как разоспался! — поддакнул Гешка.

— Тихо, дети, не шумите, потому что папа с бодуна… — вяло буркнул Колобков. — Серега, присаживайся…

Сергей машинально уселся за стол и взял булочку и кофе. Его не оставляло ощущение какой-то неправильности. Что-то вокруг было не так, но что именно — он никак не мог понять. Глаза почему-то болели и слезились, как будто прямо в них светили лампой дневного света. И, судя по красным векам остальных, схожие проблемы возникли у всех. Правда, это постепенно начало проходить…

— Чего это у нас телевизор с утра ерунду всякую показывает?… — задумчиво уставился в иллюминатор Петр Иванович. — Одни только волны…

— Матильда Афанасьевна, починил я ваш прибор, идите, пробуйте! — крикнул Петрович.

Грузная дама ввалилась в помещение, окинула всех суровым взглядом и встала на весы. И удовлетворенно кивнула:

— Ну вот, теперь правильно. Я же говорила, что сломаны, а мне тут вешают тень на плетень!..

— Наводят, — поднял голову Грюнлау.

— Че?

— В русский язык нет выражений «вешать тень на плетень». Надо говорить «наводят».

— Ну ты нас еще русскому языку поучи, немчура, — хмыкнула Матильда Афанасьевна. — А где Зиночка?

— В солярии с Олей, — ответила Света. — Мама загорает, а Оля в бассейне сидит.

— Ну чего ей надо? — простонал похмельный Петр Иванович, придерживая голову, чтобы не раскололась. — Атлантический океан, солнце, благодать, а она в солярии валяется! Говорил же я, надо было вместо него бильярдную устроить!

— О, это вряд ли бы получиться — бильярд в качка играть невозможно, — не согласился Гюнтер.

— Ну или еще чего-нибудь. Парилку, например… Покурить, что ли, пойти…

Колобков вышел, одной рукой зажигая папиросу, а другой отвешивая отеческий подзатыльник врезавшемуся в него Вадику.

— Здоров, Серый, — сунул ему мозолистую ладонь Петрович, усаживаясь рядом. — Что ж ты теще хозяйской весы не починил-то?

— Так они правда сломались? — поразился Сергей.

— Не-а. Я их просто на полста единиц назад перевел. Вот и получилась из тещи балерина. Ты вот, будем говорить, парень молодой, поджарый — ты на сколько тянешь?

— Где-то шестьдесят два… — задумался Чертанов.

— А теперь, значит, всего двенадцать. А я двадцать девять. Дистрофики мы с тобой, Серый, поправляться нам надо! — заржал Петрович, залпом опрокидывая стакан темно-красной жидкости. И скривился — это оказалось не вино, а всего лишь вишневый сок.

— Иваныч тут? — вошел в кают-компанию Фабьев.

— Покурить вышел. А что?

— Пошли в рубку. Там чертовщина какая-то творится. И его позовите.

Сергей насторожился. Выходит, не у него одного странные ощущения. Значит, что-то и в самом деле не в порядке. Они с Грюнлау и Угрюмченко бросили недоеденные завтраки и торопливо последовали за Фабьевым.

На первый взгляд, все было в полном порядке. Видимость, правда, плохая — все заволокло густым туманом. Но все остальное вроде бы в норме.

— Василь Василич, а ты чего двигатель заглушил? — вошел в рубку Колобков.

— Пока не разберусь, что здесь происходит, судно никуда не пойдет, — безапелляционно заявил штурман. — Иваныч, ты ничего странного не замечаешь?

— Да все вроде нормально… Утро только быстро как-то наступило. А так… А чего у тебя не в порядке?

— Компас отказал, — сжал губы Фабьев. Для него любая поломка на доверенном судне была как нож по сердцу. — Все вроде в порядке, а не работает. Сами смотрите.

Все посмотрели — стрелка даже не думала показывать на север. Вместо этого она медленно вращалась по кругу.

— А это гирокомпас или магнитный? — спросила умненькая Светочка. — Может, Гешка с Вадиком магнит подложили?

— Гиро. Но магнитный тоже отказал, — открыл коробку Фабьев.

Да, у магнитного компаса стрелка точно так же вращалась по кругу. Причем абсолютно синхронно с коллегой. Создавалось такое впечатление, что и географический, и магнитный полюса начали кружиться вокруг «Чайки». Или, наоборот, «Чайка»…

— А мы точно не движемся? — озвучил эту мысль Сергей. — Может, вертимся?

— Ну да! — отказался верить Колобков. — Море-то спокойное, ветра нет, волн нет! Чего это мы вдруг вертимся? Василь Василич, а мы сейчас где вообще?…

— Да черт его знает! — огрызнулся штурман. — Навигатор тоже отказал! Как будто все спутники в океан рухнули!

Угрюмченко, все это время копавшийся в сломавшихся приборах, озадаченно сморкнулся в платок и вспомнил:

— Иваныч, а у меня ночью радио заглохло! Слушал себе спокойно, и вдруг хопа! Я уж в нем ковырялся, ковырялся — ни хрена ни поймал! Только шипение и еще писк какой-то — как будто комары пищат. Вроде бы станция какая-то, только чего они там пищат-то?

— Я ж говорю — чертовщина творится… — пригорюнился Фабьев. — И на море пусто — во все стороны ни одного ориентира… Да и не видно в тумане ни черта… Что делать будем, Иваныч?

— Ну, тут с панталыку не решишь, тут покумекать надо… — задумался гигант мысли.

— Евлампий Петрович! — ворвалась в рубку Матильда Афанасьевна. Она единственная называла Угрюмченко по имени-отчеству — пожилой деловитый механик вызывал у нее симпатию. Хоть и женатый. — Там в клозете свет сломался — выключить не могу! Я уже лампочку вывернула, а все равно светло! Почини, а?

— На судне гальюн, а не клозет! — раздраженно буркнул Фабьев. Но его никто не слушал — все устремились посмотреть на новую загадку.

Да уж, выглядело это весьма странно. Свет в «комнате задумчивости», несомненно, отсутствовал. Довольно трудно что-либо освещать, когда в патроне отсутствует лампочка. Но все равно было светло.