Иван Тропов - Шаг во тьму. Дилогия

Я знал, что теперь она будет не просто повторять свои старые, привычные — и теперь так хорошо знакомые мне — финты, а искать что‑то новое. Менять. Добавлять то, что я донес ей от гривастой. И это тоже менять… И ловить меня через те бреши, которые успела разглядеть в моей манере обороняться за все эти дни. Не только я привыкал к ней. Она тоже привыкала ко мне…

Я только не был готов, что она так искусна в выдумывании новых узоров. И не знал, что слабых мест у меня так много…

Минуты казались огромными пластами времени, до отказа набитыми молниями ледяных выпадов, переплетениями ее ледяных щупальцев. Цепких, липких — и таких сильных, рвущих мою волю на куски, только замешкайся и ошибись…

Я закрыл глаза, сам этого не заметив. Но стул я не отодвинул.

Только и она не сдавалась, черт бы ее побрал, никак не сдавалась…

— Хватит… — хотел сказать я, но губы едва шевельнулись. — Хватит! Вон!

Она не упорствовала. Похоже, устала не меньше меня. Схлынула, а я все сидел с закрытыми глазами.

Теперь я мог позволить себе замечать не только то, что в голове, но и что с моим телом. На меня накатывала мелкая дрожь изнеможения, и весь я покрылся липким потом.

Ощущение было такое, будто меня переехали катком. А потом еще раз. И еще. И еще. Кажется, даже самая первая тренировка с Дианой не измотала меня до такой степени…

Я открыл глаза.

Утешало только то, что и она здорово побледнела. А вот после первой нашей тренировки она была румяной и жизнерадостной, как крыса после прогулки по колбасному складу.

Диана мрачно глядела на меня.

— Я полагаю… — Ее голос осип, она прокашлялась. — Полагаю, я заслужила хотя бы кружку глинтвейна?

— Если у вас хватит сил самой его сварить.

Я принес ей из кухни жестянки с пряностями, большой ковш, поправил решетку в камине. Вино…

— Внизу, — скомандовала Диана. — В самом низу.

На нижней полке термостата стояло сладкое вино. Я отнес ей одну бутылку. Уже выходил из столовой, когда она снова заговорила:

— И все же подумайте над тем, что я вам сказала, Влад…

Не оборачиваясь, я кивнул.

Уже. Я уже думал именно об этом. К чему было это все?

Я вышел на крыльцо. Небо было чистое, пока еще чистое. С севера подбирались нити облаков, но юго‑восток пока чистый. Ярко светило солнце.

Воздух был ледяной, как зимой. Сложив руки на груди, я дрожал, в одной рубашке, но стоял неподвижно. Вдыхал этот морозный воздух и раскладывал по полочкам все то, что происходило во время тренировки. Прокручивал в голове ее новые финты и хитрости, пытался сообразить, как мог бы обороняться иначе — надежнее…

Холод подстегивал, заставлял тело перейти на повышенные обороты, и в голове становилось чище, отупение и сумбур после тренировки уходили.

Я снова мог мыслить четко. Почти так же ясно, как сразу после пробуждения.

Или у меня только ощущение, что я так прекрасно вижу цепочки причин и следствий?

А на самом деле она просто куда‑то надавила. Но так хитро, что обманула меня — заставила самого себя обманывать, уверяя, что во мне ничего не изменилось… А удивительно свежая голова — лишь необходимое дополнение. Обманка. Прозрачность на поверхности, чтобы не заглядывал в мутное дно. Где потихоньку прорастают ее сорняки… Или же все это маскировка — и свежесть в голове, и вся ее софистика? Чтобы отвлечь от чего‑то еще. От чего‑то совершенно иного…

Она говорила так, будто смирилась с тем, что ей не убежать, и будто последняя ее надежда — перетащить меня на свою сторону, сделать таким же, как они… или лишь хотела убедить меня в этом?

Потому что я уверен, что обрубил ей все возможности бегства. Но так ли это на самом деле?

Если она пытается убедить меня в том, что бежать сама не может…

Я совсем продрог. Но, пожалуй, что‑то нащупал. Я вернулся в дом. Постоял в холле, еще раз взвешивая.

Может все это быть ее особенно изощренной хитростью? Или же всего лишь мои собственные страхи и домыслы?.. Тут ведь тоже еще неизвестно, что опаснее…

Если это ее хитрость, то что она пытается замаскировать? Маскировка сложная, путаная… выходит, маскируемое — что‑то очень простое? Что‑то очевидное?

Цепь блестела на темном полу, твердом, как камень. Протянулась от дверей столовой к лестнице, убегала за изгиб опоры.

Я пошел вдоль цепи. Запах горелого жира встретил меня еще на ступенях. В подвале, как всегда, плясали отсветы живого огня. Меж колонн я прошел к алтарю.

Недавно она ставила новые свечи — среди огарков тут и там торчали новенькие столбики черного жира. И все‑таки число огоньков меньше, чем раньше… Запасы свечей у нее небезграничны. Бережет.

Из‑за меньшего света и козлиная морда казалась иной — сегодня не ухмылялась. Холодно‑сосредоточенная. В ожидании чего‑то важного. Трудно было поверить, что в глазницах — всего лишь холодные, бессмысленные рубины. Это были глаза, и они смотрели на меня сосредоточенно, строго…

С такой же торжественной строгостью, с какой глядел на меня Старик, когда впервые позволил пойти на чертову суку… Нас было четверо — Януш был тогда еще жив, но все равно та жаба была моей. Моей первой жабой. Моим первым шагом на пути, который стал моей жизнью…

И теперь это чучело с рубинами глядело на меня так, будто имело право глядеть так, как глядел на меня Старик! Будто имело право влезать туда, что принадлежало — теперь уже навечно! — одному лишь Старику. Будто знало что‑то такое, чего я еще не знал. Будто могло заглянуть в мою душу, в мою память — как та, что ставила свечи под этой мордой…

Я почувствовал, как сжались челюсти.

А вот вырву‑ка я тебе глазки, козлорогое! Давно хотел!

И я даже шагнул, поднимая руку…

Если бы вчера вспомнил про это свое желание, не задумываясь бы облегчил душу. Но сегодня… На кого я зол? На это чучело — да, изумительно сработанное умелыми руками, но всего лишь чучело, бессловесное и бессмысленное! — или на ту, кто ставит свечки этой морде?

Я опустил руку.

Нет. Как‑то… Я поморщился. Словно мелкая пакость это будет теперь. Подленький тычок в спину. Не смог разобрать, что замышляет Диана, и решил хоть так, на безвольной кукле отыграться… Представляю ее брезгливую усмешку, когда она увидит изуродованную морду… Черт бы ее побрал с ее софистикой!

Ладно, все. Успокоились. Цыц.

Я глубоко вдохнул, медленно выдохнул. Покрутил головой, разминая шею. Еще подышал.

Вот так. Так‑то лучше.

Стараясь не смотреть на морду, я отломил от алтаря несколько свежих свечей, слепил их вместе и присел над столбиком, державшим цепь. Проверил его, затем пошел по цепи, проверяя каждое звено. И еще раз пытаясь разгадать, что же она задумала.

Я заставлял себя успокоиться, перебирая звенья цепи, мои стальные четки, и еще раз, внимательно, трезво, пытался разгадать, что же на уме у Дианы.