Иван Тропов - Шаг во тьму. Дилогия

Катя схватила меня за руку. Я остановился.

Теперь и я услышал. Голоса были тихие, но в тишине старого, сухого леса казались удивительно близкими.

— Не женские… — удивленно шепнул я.

Катя кивнула. Потащила меня за руку, ныряя от ствола к стволу.

На полянке было еще одно упавшее дерево — прямо с корнем наружу. Ствол глядел на нас, за ним большое, метра три в высоту, колесо вывороченной земли, с космами оборванных корней. А вот за ним‑то…

Катя остановилась. Я прилип к соседнему стволу.

До полянки было еще шагов пятнадцать. Несколько стволов.

Но там будет уже слишком заметно. Я решился только на то, чтобы скользнуть в сторону — заглянуть за колесо корней и земли сбоку. Катя повторила мой маневр.

А вот и они…

В одинаковых костюмчиках из синей плотной шерсти, скроенных просто, но хорошо, подогнаны по фигуркам. И сами такие же рослые, крепко сбитые… Должно быть, это самые старшие из тех, что живут в пансионате.

Еще остались в пансионате.

Лет по двенадцать точно, а выглядели они еще взрослее — мне понадобилось хорошо присмотреться, чтобы развеялась иллюзия первого впечатления… Знаю я такие лица. Круглые сироты — они всегда кажутся взрослее.

Один был худой и угловатый, как гончая. И лицо такое же — узкое, горбоносое, обтянутое кожей. Он поводил то плечом, то локтем, то переступал, ни на миг не замирая. Как нетерпеливая собака вокруг хозяина, он мыкался вокруг второго парня. Повыше и покрепче, но тоже очень худой. Остроносое, плутовское личико. Бледное, почти фарфоровое — с темными брызгами веснушек, с чубом растрепанных рыжих волос.

— На тебя похож… — шепнула Катя, непонятно улыбаясь.

— Да не дергайся ты! — говорил рыжий, пихая в бок непоседливого приятеля. — Ты ее нервируешь, не видишь, что ли…

Смотрел он куда‑то во внутренности вывернутых корней, невидимые нам.

Но непоседа уже обернулся назад.

— О! — выдал он с наигранным воодушевлением. — А это что там еще за чучело катит?

Из‑за стволов по ту сторону полянки показался третий мальчишка — поменьше и куда упитаннее. Да и помладше, кажется…

Рыжий тоже оглянулся, но ничего не сказал. Снова уставился куда‑то под корни.

Новенький, стараясь не ловить взгляды старшей парочки, тихонько переходил поляну, заходя к вывороченному дереву с другой стороны. Подальше от горбоносого.

Не тут‑то было.

— Привет, жиртрест! Чего приперся?

Новенький неуверенно улыбнулся, на миг подняв глаза, и снова опустил голову, избегая встречаться взглядом.

— Я… — Он облизнул губы, сглотнул. — Я только…

— Иди отсюда, голодающее Поволжье!

— Дим… — подал голос рыжий. — Не трогай человека…

Остролицый покосился на рыжего, прищурился… но потом лишь хмыкнул и пожал плечами. Делай как знаешь.

Рыжий оглянулся на новенького:

— Тоже кормить ее пришел?

Пухлый мальчишка, с опаской косясь на остролицего, кивнул. Потом неуверенно улыбнулся:

— Вот. — Он разжал кулак. Там были два маленьких аккуратных ломтика, перепачкавших ладонь чем‑то красным. — Из борща…

Горбоносый не удержался:

— Ну ты даешь, жирный! То вечно голодный, а то мясо ей притащил… Мясо я бы и сам сожрал.

Толстощекий мальчишка зарделся, совсем спрятал глаза.

— Она щенков кормит, — пробормотал он. — Ей молоко нужно, а для этого белки… они в мясе…

— Ну кидай, толстый, чего ждешь! Видишь же, она вся слюной изошла!

Мальчишка тут же кинул, но как‑то неловко. По ту сторону земляного колеса в корнях заворочалось.

— Тьфу, мазила!

Горбоносый сунулся вперед, но из корней тут же зарычало. Горбоносый пулей отлетел назад.

Рыжий хмыкнул.

— Чего ржешь, Сашок! Думаешь, не укусит? Она совсем дикая… Трубач говорит, видел, как к ней волчара приходил.

— Ага, — с невинным видом согласился рыжий.

— Чего — ага! Правда приходил! Он ей зайца дохлого приносил, а до этого кошака. А может, и еще приходил, только мы не видели. По ходу, это его щенки. Волчарские.

Рыжий снисходительно глянул на приятеля, но промолчал.

За корнями зачавкало. Кто‑то наконец добрался до кусочков мяса и быстро заглотил, еще один ползучий шорох обратно, и все смолкло.

Пухлый мальчишка вздохнул, повернулся уходить… но медлил. Покосился на старших, ловя взгляд.

— Ну чего тебе еще, жирный? — спросил горбоносый.

Но тот ловил другой взгляд.

— Там Дарья Сергевна… — пробормотал он больше рыжему.

— Ищет нас? — спросил рыжий.

Оба старших насторожились.

— Сюда идет? — спросил горбоносый.

— Еще нет, но… она там, на плацу… вы, когда пойдете обратно…

— Понятно, — сказал рыжий. Поблагодарил кивком.

— Да‑а‑а… — отмахнулся горбоносый. — Эта сова четырехглазая нас в упор не заметит. Проскочим.

— Но она… — Пухлый мальчишка засопел, сморщившись. Тут, видно, был какой‑то деликатный момент. — Дарья Сергевна, она… Она там у ворот чего‑то стояла, потом ходит везде… Такая… — Пухлый мальчишка неопределенно повел головой.

Шмыгнул носом и все сопел раздраженно, сморщившись. Никак у него не получалось найти словечко, чтобы передать то, что хотелось.

Но рыжий, кажется, понял.

— Нет, Дим, — покачал он головой. — Лучше тоже пошли, если она сегодня такая… На нее иногда находит. Она когда такая, ее можно и не заметить. То из куста вылезет, то из‑за угла наскочит. Правда, какая‑то незаметная… И психованная. Ходит все, вынюхивает что‑то, а потом такое устроит, если попадешься…

Я обернулся, почувствовав взгляд. Катя вопросительно вскинула брови — слышал? понял? — и дернула подбородком назад. Заскользила прочь от края полянки.

Я вздохнул. Еще раз посмотрел вперед. Я уже разглядел за стволами по ту сторону полянки — и оранжевые дорожки для построений, посыпанные битым кирпичом, посреди идеальных газонов, и такой же оранжевый маленький плац с флагштоком посредине… Стена кустов за ними, а дальше и вбок уже и первые домики под красной черепицей. И никакого забора с этой стороны.

И совсем ведь близко уже, рукой подать…

Мальчишки шустро уходили в ту сторону. Ветерок крепчал, тянул теперь не в лицо, а сбоку, дунул со спины — и тут же за земляным колесом заворчало. Тихо, но на этот раз действительно зло. И долго. Рычание длилось, пока не стих порыв ветра.

Дикая не дикая, а тех ребят она явно за своих держит… Не то что нас.

Эх, ветерок, ветерок, и ты против нас сегодня… Я бросил взгляд на красную крышу, такую близкую, и стал отступать за Катей.

Его не было слишком долго.

Я отгибал тяжелую портьеру и припадал к окну всякий раз, как различал шум машины. Но уже село солнце, уже окончательно стемнело…

Наконец подъехал. Выключил мотор, но не вылезал из машины. Я следил за ним минуту, вторую, а он все сидел. Я видел его лицо за лобовым стеклом, застывшее и пустое, неподвижное так долго, что… Если там, у дома, его ждали… Но нет.