Иван Тропов - Шаг во тьму. Дилогия

И вдруг вскинул глаза. Два ртутных донца, проникающих в каждую щелку моей души.

— Закрой глаза!

— Зачем?

— Закрой глаза, тебе говорят. Ну!

Я неохотно подчинился. Что он еще задумал…

— Теперь внимательно представляй… Когда на тебя последний раз накатывало это твое предчувствие?

Заросший пустырь, холодные ветви, оставляющие след на руках, и — не то шорох, не то движение в темноте…

Пустырь.

Пустырь — далеко за пределами нашей области. Соваться куда Старик запретил.

— Ну когда, Крамер?

— Ну‑у…

— Ты не мычи, не мычи. Ты же говорил, на тебя накатывало, когда лез к ней в дом? Когда ее собака тебя чуть не загрызла, как ее…

— Харон, — с облегчением подсказал я. — Только это не собака была, а волк.

— Да черт с ним, с этим Хароном. Ты вспоминай внимательно, как все это было. До мелочей.

Я поморщился. Ох, не хотелось мне вспоминать все, что тогда было. А уж тем более до мелочей… Но спасибо и на том, что про это предчувствие речь зашла, а не про последний раз…

Я честно попытался представить подвал. Свечи, скалящаяся козлиная морда над алтарем… Нет, раньше. Окна. Черные зеркальные окна в старых стенах. Череп в темных очках.

— Вспомнил?

— Угу.

— В какой момент ты почувствовал это свое предчувствие?

— Я… Я пошел в дом. И когда подходил к дому, почувствовал.

— Что? Что именно ты почувствовал?

— Ну‑у…

Ну и как это объяснить — словами?

— Давай, давай! Вспоминай!

— Ну… Что‑то было не так. Опасность.

— Опасность… — недовольно пробурчал Старик. И замолчал. Надолго.

Я открыл глаза. Старик уткнулся в листочки. Переводил взгляд с одного на другой, тихонько постукивая кончиком карандаша по зубам.

Наконец разочарованно крякнул, взял еще один лист — из стопки чистой бумаги — и что‑то нацарапал там. Мрачно поглядел на меня:

— Ладно… Давай попробуем так: когда вообще на тебя находит эта напасть?

— Когда?..

Хм… Ну и вопросики. Когда… Да когда угодно!

Старик нетерпеливо засопел.

— Ну а что ты делаешь, когда чувствуешь, что в тебе просыпается это предчувствие? Что вот‑вот проснется? Что ты тогда делаешь? Как‑то помогаешь?

— Что делаю?.. Ну, останавливаюсь. Прислушиваюсь.

— Замираешь?

— Ну… Да, пожалуй. — Я не выдержал и усмехнулся: — Дед Юр, я никак не пойму. Там, — я кивнул на книжку, — есть что‑то про предчувствия, что ли?

— Может, предчувствия, а может, и не предчувствия… — Старик задумчиво постукивал по зубам кончиком карандаша.

Снова поглядел на меня. Без тени иронии. Я опять почувствовал, как его взгляд буравит меня.

— Иногда вещи иные, чем кажутся на первый взгляд… — сказал Старик.

О, черт! Все‑таки не верит он ни в какие предчувствия!

Всего лишь хитрая проверка, чтобы узнать, не вылезал ли я куда‑нибудь без его разрешения… Виктор? Он что‑то сказал?

Я очень старался, чтобы мой голос не задрожал:

— А про этих чертовых сук там есть что‑нибудь интересное?

— И про них тоже. Но боюсь, как бы не пришлось нам отвыкать от этих сук…

Он замолчал. Снова поглядел на листок.

А я застыл в кресле, боясь вдохнуть. Ноги стали мягкими и кисельными, будто уже меня не держали. Будто их там уже не было.

…как бы ни пришлось отвыкать от сук…

Виктор, чертов Виктор! Это он Старику рассказал, и теперь…

Я только и смог вымолвить:

— Дед Юр?..

Но он не поднимал глаз от бумаги.

— Ладно, рано об этом говорить. Надо еще разобраться повнимательнее. Может, и перепутал чего… Надеюсь…

Только теперь он поднял на меня глаза — и ледяная рука, стиснувшая меня внутри, отпустила.

Я еще не мог понять, что же он имел в виду, если не то, о чем я подумал, то о чем же он говорил, но чувствовал, что не об этом. Тут что‑то другое…

Старик что‑то проговорил, только я не понял.

— Что?

— Это на их диалекте латыни, — сказал Старик. — О четырех сущностях.

— Это о чем?

— Так называется ее книга. — Старик огладил раскрытый разворот. — О четырех сущностях.

— О четырех?.. Я думал, их всего две. Паучихи да жабы.

— Я тоже так думал… Раньше. Пока попадались или «О сущности белолунных», или «О сущности чернолунных», либо «О двух сущностях».

— «О двух» — это на которой живой узор сплетен из обоих узоров?

Старик кивнул.

— А еще две, третья и четвертая? Это что?

Старик погрустнел. Вздохнул.

— Я бы тоже хотел знать, Владик… Странно там все. Я конечно, еще только начал разбираться, но… Как‑то оно непропорционально. Про паучиху много, про жабу поменьше, а про эти две почему‑то вместе и в самом конце книги, гораздо меньше, чем даже про жабу, в несколько раз меньше. Похоже на… — Старик прищурился и сморщил нос, будто принюхивался, глядя на стеллажи. — Знаешь, есть у меня одна паучья книжка, так там в конце есть кратенько о жабах. В самых общих чертах, так… И тут, сдается мне, тоже что‑то вроде вот такого же вот грубого…

Разноголосо зазвонили телефоны.

Пронзительно звенела база в гостиной, ей вторила трубка на кухне и, погромче, еще одна где‑то под книгами на столе. Старик, раздраженно хмурясь, выудил ее и поднес к уху.

— Да!

Трубка что‑то пробубнила, лицо Старика смягчилось.

— Угу… — И он надолго замолчал, слушая трубку. Лишь стрельнул по мне глазами, а потом глядел куда‑то вбок, слушая. И все сильнее поджимая правый кончик губ.

Я невольно затаил дыхание, гадая.

Пытаясь разобрать хоть словно в едва слышном бубнящем голосе… знакомом мне голосе — надеюсь.

Стараясь угадать по лицу Старика. Ну же! Ну!

Старик терпеливо слушал. Минута прошла, еще одна. Лишь кончик губ поджимался во все более кислую гримасу.

— Да… Понял. Ты вот что… — Он снова посмотрел на меня. Замялся, но потом вздохнул и стал говорить при мне: — Ничего не делай. Нет, никуда он не уехал. У меня он.

Старик замолчал, но я слышал, что трубка тоже молчит. Ошарашенная тишина? Надеюсь, тишина. Наконец что‑то прорвалось, но я разобрал лишь интонацию. Старик ответил:

— Сам пришел… Нет, поговорить. О суках, да. Что раньше между ушей пропускал. Теперь решил ума‑разума набраться… Нет… Нет… Нет. И вообще… — Старик еще раз поглядел на меня. — Заканчивай это все… Все заканчивай, да. Оставь его в покое. Совсем, да. Не надо, я сказал! Да… Ну, давай.

Старик дал отбой. Прищурившись, поглядел на меня.

— Ну ты рожу‑то невинную не строй, будто не понял, о чем речь была… — Но я уже чувствовал, как под напускной неприветливостью накатывает теплая волна. — Пошли чай пить.

Он выехал из‑за стола и покатил в коридор.

На деревянных ногах, еще не веря своему счастью, я поднялся.

Получилось…

Получилось! И даже лучше, чем надеялся.

Сработало… Даже не верится.

Я шагнул следом и — остановился. Стоп… Я потер лоб. Но если Виктор ничего не успел ему рассказать и тот разговор с двумя листками был не потому, что Старик подозревал меня в чем‑то…