Иван Тропов - Шаг во тьму. Дилогия

Я перевернулся на спину, кое‑как сел. Забросил ноги внутрь. Заставить себя сделать самое малюсенькое движение — это был подвиг. Сил не осталось, а луна хоть и светила, но ее света мне не хватало.

Раньше всегда хватало, но теперь предметы играли в чехарду со мной. Я никак не мог толком ничего рассмотреть.

Ничего, ничего… Теперь опасаться некого, можно включить фары…

Я захлопнул дверцу, завел мотор и включил фары. И, не останавливаясь, не давая себе расслабиться даже на миг, тронул машину. Если расслаблюсь, то уже не заставлю себя двигаться дальше, так и сдохну здесь… Сдохну, не предупредив Гоша.

Фары ярко осветили все далеко вперед. Машина шла, разгоняясь, и тут я понял, что предметы продолжают играть со мной в чехарду. Меня накрыло удушливой волной ужаса — я никак не мог понять, что происходит. Фары светили ярко‑ярко, и я видел предметы, то есть кусочки предметов. Кусочки я видел четко‑четко, но в следующий миг, прежде чем успевал разглядеть что‑то целиком, оно вдруг пропадало у меня из глаз.

Несколько ужасных секунд я не мог понять, что же происходит с миром вокруг… а потом понял, что это со мной. Глаза. Или глазные нервы, или кусочек мозга, где зрительный нерв подходит к нему.

Мир разрезало пополам, вертикальной линией. Я видел то, что справа, но слева я не видел ничего. Слева была даже не темнота — слева просто ничего не было. И это было ужаснее всего.

Я стрелял глазами, туда, где мог видеть, но стоило мне немного сместить взгляд вправо, как граница невидимого накатывала, пожирала даже то, что миг назад я еще видел. Я скашивал глаза еще дальше вправо, цепляясь за то, что видел боковым зрением, — и тут же граница слепоты накатывала и на это. Я не мог толком рассмотреть ничего!

Это было так непереносимо, что на миг я забыл про дорогу, про руль, про переключение передач. Про ногу, жмущую на газ. Едва заметил поворот на дорогу. Выкрутил руль, но за поворотом дорога словно обрывалась в кусты…

Слева, где‑то слева — туда дорога уходит! Здесь же не поворот, а змейка, выезд с просеки на дорогу — он дальше… где‑то слева, где сейчас для меня не было ничего…

Кусты — рывком! — оказались совсем близко, ближе, чем был бампер. Застучали по лобовому стеклу, я ударил по тормозам, но слишком поздно.

Нос «козленка» ухнул вниз, сиденье ушло из‑под меня. Затрещали кусты, а потом, с ударом и грохотом, сиденье врезалось в меня снизу, в грудь ударил руль. Я стукнулся обо что‑то лбом, боком рухнул на правое сиденье, пытаясь смягчить удар рукой, схватиться за что‑то — скользнул под рукой пластик панели, рванул по коже ключ зажигания, поддаваясь под пальцами, выскакивая из замка…

Мотор вырубился, меня облепила темнота.

Стало тихо и неподвижно.

У меня раскалывалась голова, совсем не было сил, и даже глаза отказывались служить мне. Это ужасное ощущение мутило мои мысли.

Я закрыл глаза, но даже за веками чувствовал, что слева ничего нет. Это даже не темнота — там просто ничего нет… Я не мог этого вынести. Это ощущение не укладывалось в голове, рвало меня на части. Хуже, чем боль в затылке, чувствовать, что слева от тебя ничего нет.

Совсем ничего.

Все‑таки эта сука коснулась меня…

Теперь я знаю, каково это — умирать.

Боль и сводящее с ума ощущение ничего слева — оно было так сильно, что с каким‑то даже облегчением я вдруг понял, что хочу этого. Так сильно хочу избавиться от этого непереносимого ощущения, что готов заплатить за это тем, чтобы вместе с ним пропало и все остальное. Только бы избавиться от боли и этого невыносимого чувства… Оно даже не в глазах, а под ними. Глубже, под черепом.

И оно росло. Граница, за которой не было ничего, сдвигалась правее, поглощая все. Она вырвала весь мир слева — больше, чем мир: выгрызла часть меня самого. И надвигалась дальше, отрезая от меня по кусочку…

Я тонул, проваливался, погружался куда‑то…

Меня затягивало, как затягивает взгляд в узор на «живом» переплете, на котором привычная реальность истончается, открывая проход тому, что раньше было надежно отгорожено, о чем ты просто не знал, что оно существует…

Ужас нахлынул удушливой волной. Неужели смерть не ничто? Не освобождающее от всего небытие, а это вот это?!

Все растворялось, теряло смысл — кроме боли и пульсирующего ощущения ничего, надвигавшегося слева и пожиравшего меня…

Секунды, минуты — что это?

Есть лишь миг.

Миг, который длится вечность…

Эта вечность заполнена болью, из которой я не мог никуда деться. Я или то, что от меня еще оставалось. Истаявший осколок, распадающийся дальше и дальше…

Шум.

Я не сразу понял, что это такое. Я будто разучился сопоставлять звук с тем, откуда он берется. Я хотел открыть глаза, но перед глазами была рваная темнота, в которой плавали пятна лунного света.

Я понял только, что шум нарастает. Приближается ко мне… а потом где‑то пронеслись слепящие пятна.

Два слепящих пятна, и шум изменился. Теперь он удалялся от меня, становился тише…

Машина!

Гош!

Он все‑таки догадался, что я сунулся к суке, и приехал за мной… Гош, родной Гош…

Он спасет меня. Он сделает что‑нибудь, чтобы эта боль кончилась. Избавит меня от нее.

Но почему же он проехал мимо? Ведь я здесь… Я здесь — так куда же он уехал?.. Боль мешалась с обидой, а потом, словно островки из океана небытия, вынырнули мысли. Я вспомнил‑узнал, что существуют дороги. Я вспомнил, что ехал по дороге, а потом вылетел с нее. Я сбоку от петляющей просеки, ниже уровня дороги, и кусты и темнота скрывают меня.

А Гош проехал дальше, к дому суки. Уехал.

Нет, не уехал! Он не найдет там меня, поедет обратно, но возвращаться будет по этой же дороге, она одна ведет к дому. Он еще раз проедет мимо.

Я попытался приподняться, нащупать руль. Нажать на середину, чтобы загудеть.

Руки…

Миг, минута, час? Сколько я вспоминал, как ощутить их, как заставить их двигаться?

То, что было перед глазами… Лучше бы его не было… Я закрыл глаза, так было легче. Медленно‑медленно из рыхлого мироздания, в осколках, в обрывках, в пене и пелене, проступило что‑то плотное и окатое. Твердое.

Рулевая колонка. Спица. Обод. Руль!

Я пополз пальцами обратно по спице, к центру. Сейчас, Гош. Сейчас. Дай только нащупать, где она, эта чертова мембрана…

Сквозь боль снова пробился шум. Все громче, он приближался.

Я надавил на мембрану, но пальцы не слушались. Мембрана оставалась неподвижной, как чугунная болванка.

Сосредоточившись на руке, только на пальцах, я давил. Из последних сил. Ну же! Ну! Поддайся под пальцами, замкни цепь, вызови гудок!!!

Мне нужен хотя бы один, самый короткий гудок! Гош поймет. Услышит, остановится и найдет. Спасет меня. Хотя бы один гудок…