Лорд Дансейни - Время и боги: рассказы

— Я не могу вас впустить — семеро шахтеров строго-настрого запретили мне это делать.

— Очень жаль, — сказала переодетая леди Клинк. — Кому же я теперь продам мои яблочки? Впрочем, одно я, пожалуй, тебе подарю.

— Нет, — покачала головой Бланш, — я не могу его взять.

Но леди Клинк достала самое большое и красивое яблоко и принялась есть его сама, правда, только с боков; когда же от яблока осталась одна сердцевина, Бланш не утерпела и протянула к нему руку, ибо яблоко было очень красивым, а ей уже казалось, что от него вот-вот ничего не останется. На свою беду она откусила именно тот кусок, где в углублении у черенка сохранился ядовитый мышьяк — и тотчас упала мертвой.

— Ага, — пробормотала леди Клинк, — теперь-то тебя не сможет разбудить и весь профсоюз горняков!

И она поспешила обратно на Гросвенор-сквер, чтобы послушать, что скажет ей граммофон.

— Хозяйка снова слушает ту, старую пластинку, — заметила Глэдис, ибо на вопрос леди Клинк аппарат пропел, как раньше:

— Красивее леди

нету на свете.

А леди Клинк вышла из комнаты с таким сияющим, счастливым лицом, что все горничные говорили:

— Я бы никогда так не радовалась какой-то дурацкой пластинке. Впрочем, у каждого свой вкус.

Когда шахтеры вернулись домой и нашли Бланш, они увидели, что ничего не могут для нее сделать, и очень опечалились. И после некоторого молчания первый шахтер сказал второму:

— Как же нам теперь быть?

И второй шахтер ответил:

— Честное слово, не знаю.

А третий сказал:

— Наверняка будет расследование…

— И приедет полиция, — добавил четвертый.

— И нас всех вызовут в суд, — промолвил пятый.

— И кто знает, что еще они там придумают! — вздохнул шестой. И только седьмой шахтер, будучи человеком немногословным, ничего не сказал и только долго смотрел на Бланш.

И в конце концов они решили оставить девушку там, где она умерла, и никому ничего не говорить. Один из шахтеров, у которого был приятель в профсоюзе стекольщиков, добыл шесть листов стекла, сделал из них гроб и положил в него Бланш, ибо даже после смерти она выглядела слишком свежо (как это всегда бывает при отравлении мышьяком), чтобы предать ее земле. На стекле шахтеры написали золотой краской, что Бланш была дочерью лорда Клинка, поставили гроб в дальнем конце комнаты и всегда запирали дверь, когда уходили на работу, так что о происшествии никто не знал, и они считали, что это только к лучшему.

Случилось так, что за некоторое время до этих событий некий мистер Муч предпринял попытку превзойти «Селфриджес»*, и его сын Гарольд Муч как раз путешествовал по угледобывающим районам страны в поисках шахт, которые мог бы купить. К дому семерых шахтеров он пришел просить ночлега, который те ему с радостью предоставили; будучи же весьма наблюдательным молодым человеком, Гарольд Муч довольно скоро заметил в дальнем конце комнаты стеклянный гроб и сделанную золотом надпись, гласившую, что Бланш приходится дочерью лорду Клинку. И едва увидев гроб, он сказал шахтерам:

— Мы готовы приобрести его у вас за хорошие деньги; стоимость упаковки и перевозки мы также возьмем на себя.

Но шахтеры не захотели продавать свою юную служанку. И тогда Гарольд сказал:

— В таком случае просто отдайте ее мне, потому что я не могу без нее жить.

И когда шахтеры убедились, что он говорит совершенно искренне, они отдали ему гроб, и Гарольд позвал своего шофера и слугу, и приказал им тотчас перенести гроб в машину. А наутро молодой человек уехал из дома семерых шахтеров и увез гроб с собой.

Шофер Гарольда Муча от природы был человеком осторожным и водил машину очень аккуратно, но поскольку ему редко позволяли ездить со скоростью меньше шестидесяти миль в час, эта аккуратность была заметна только на хорошей дороге. Сейчас же он ехал по дороге, разбитой тяжелыми грузовиками; на ней то и дело попадались глубокие рытвины и ухабы, что на скорости в шестьдесят миль не могло не привести к резким толчкам. Во время одного такого толчка кусочек отравленного яблока, — тот самый, где в углублении у черенка собрался раствор мышьяка, — выскочил у Бланш изо рта. И вследствие этого (а что такое возможно, подтвердит вам каждый, кто разбирается в ядах) девушка тотчас ожила. Она откинула крышку и, сев в гробу, спросила Гарольда Муча, что происходит.

Молодой человек ужасно обрадовался.

— Со мной ты в безопасности, — ответил он и стал рассказывать Бланш о том, что с ней случилось, и добавил, что хочет на ней жениться, а под конец попросил ее поехать с ним в новый, большой магазин, который его отец строил на Пиккадилли и который должен был занять одну сторону улицы целиком. Бланш ответила согласием, и я, наверное, нисколько не преувеличу, если скажу, что их бракосочетание стало самым пышным за весь лондонский светский сезон. Перья более умелые, чем мое, описывали наряды невестиных подружек, и в каждом случае эти описания публиковались целиком на первых полосах газет; если же я скажу вам, какого размера были заголовки, вы вряд ли мне поверите.

Было бы просто невероятно, если бы на столь выдающееся светское мероприятие не пригласили леди Клинк — ее и пригласили. В полном соответствии с характером роскошного приема пригласительная открытка тоже была верхом совершенства — за исключением, правда, одной мелкой детали, на которую леди Клинк, завороженная великолепием открытки, не обратила внимания; состояла же она в том, что коль скоро речь шла о бракосочетании столь блестящего молодого человека, как Гарольд Муч, упоминать в приглашении имя невесты сочли излишним. Таким образом, леди Клинк знала лишь, что идет на свадьбу, которая обещала стать главным событием года, тогда как имя будущей супруги Муча-младшего оставалось для нее тайной. Впрочем, для человека настолько известного, как леди Клинк, куда важнее было соответствующим образом одеться, и тут уж она постаралась.

Поверх алого chiffon [7] Chiffon (фр.) — шифон (прозрачная или полупрозрачная ткань и изделия из нее). соблазнительного и волнующего одновременно, леди Клинк надела изысканнейшее je-ne-sais-quof [8] Je-ne-sais-quoi (фр.) — здесь: не-пойми-что. , присланное фирмой «Пусиль» из Парижа специальным самолетом. Кружевные оборки сменялись мелкими складками оливково-зеленой ткани. Сверху леди Клинк набросила нечто очень светлое в китайском стиле, принадлежавшее еще Марии-Антуанетте*, позволив себе немного смягчить его стильным svelte [9] Svelte (англ. «стройный») — разновидность жилета. от «Джулии Лимитед», изящно отделанным бирюзово-голубым. В этом-то изысканном наряде, увешанном самыми черными жемчугами, леди Клинк предстала перед своим граммофоном и, задав свой привычный вопрос «Граммофон, дружочек, расскажи скорее, кто на белом свете красивей и нежнее?», включила машину.