Пирс Энтони - Хтон. [Дилогия Атон: Хтон. Фтор]

— Я вижу, что ты сделал с Гранаткой. Она — грубая баба, но не заслуживает того, как ты с ней обходишься. Ничем не могу помочь в остальном. Но с ней ты все уладишь.

«Да, пришло время решения».

— Ты в этом уверен?

— Уверен, — подтвердил Старшой. — Есть одна штука, которую может сделать хвеевод. Гранатка должна умереть, но пусть она умрет счастливой. Ты позовешь ее по-хорошему, приведешь куда-нибудь, где вас никто не увидит, сочинишь ей всю ту чушь, на которую покупаются бабы, и все с ней уладишь. Пусть она получит то, что вполне заслужила. Остальные будут отдыхать и готовиться к переправе.

Атон внимательно посмотрел на него. Старшой говорил серьезно.

— Думаешь, она этому поверит? — он готов уже был сдаться.

— Она поверит тому, во что хочет верить. Я прекрасно ее знаю. И ты ей в этом поможешь. Когда надо, ты — отличный болтун, — Старшой позволил себе легкую улыбку. — Почему она торчит на тебе, мне не понять. Но ради тебя она готова на все. Сделаешь все как надо и до конца… или на этот раз будешь приманкой ты , а не она. Если не веришь мне…

Атон не верил. Привыкнув не предупреждать, он развернулся и нанес удар босой ногой со всем смертоносным умением своего боевого искусства. Креллевод запоздал с нравоучением.

Ребро стальной ладони отмело выпад Атона в сторону. Казалось, Старшой чуть шевельнулся, а уже провел боевой прием. Его мозолистая ступня ударила по другой ноге Атона снизу. Сила болезненного падения на каменный пол была удвоена весом Старшого. Под тонким слоем оставшегося жира креллевод был тверд, как стена пещеры. Свободная рука зажала голову Атона, мощная ладонь ухватила руку в мертвый замок. Пальцы нащупали челюсть.

Атон дико рванулся. Заорал. Взрыв невыносимой боли в горле, невольный и бесполезный рывок из удерживающих его рук, вопящий мрак над миром.

После легкого прикосновения стальных пальцев к скрытому нервному центру, мир вернулся к нему на удивление нереальный. Голос мягко спросил:

— Детка задумал поиграть?

Старшой отпустил его, оставаясь настороже.

— Скажи Гранатке, что мы дрались из-за нее, и ты победил, — посоветовал он. — Не хочу, чтобы ты выглядел потрепанным, космогард все-таки. — Старшой продолжал настаивать на своем.

Так они разыграли втроем сцену жертвоприношения Гранатки:

Старшой ждал с обмотанным веревкой кулаком, зная, что любовные звуки поддельны, хотя его сострадание охотно сделало бы их истинными;

Атон смутно обнаруживал, что познание смерти порождает мелодию, а мелодия — удивительно реальную страсть;

Гранатка принимала добровольную смерть как единственный способ вызвать эту страсть и, вероятно, на какой-то миг подлинную любовь и преодолеть свои невзгоды.

А белый бурун ждал…

Атон медленно приходил в себя. Календарь на противоположной стене комнаты был открыт на Втором Месяце, § 403 — почти через год после запавшего в память ужаса. Он поцеловал миньонетку, и… почти год!

«Где я был? Что делал в этот промежуток?»

Он огляделся. Первым предметом в уютной комнате, привлекшим его внимание, было деревянное кресло с твердой спинкой: мощное кресло Аврелия, охранявшее выход. Напротив стоял плюшевый диван, тоже слишком знакомый — диван, который он всегда воспринимал как материнский. Над ним по-прежнему висел портрет дочери Десятого в раме, не вызывавший ныне никакой вины. Рядом с ним…

Рядом с ним висела паутинная картина художника-ксеста: мать и сын.

Атон выкинул из головы комнату и стал рассматривать себя. На нем была светлая рубаха, чистый комбинезон и мягкие сапоги хвеевода: тот, кто его одевал, знал как. Мог ли он при подобной амнезии одеться так сам?

В соседней комнате кто-то находился. Аврелий? Нет, он умер, так же как умерла лесная нимфа, как умерли все, кто заботился о нем. Кто занимал дом Пятого? Поступь была легкой, знакомой.

— Тема раковины! — воскликнул он, внезапно обрадовавшись, очень обрадовавшись. Он думал, что она тоже мертва, если она вообще существовала вне его грез. Он убил ее — но это была символическая казнь, отречение от второй любви, а теперь символика исчезла.

Она вошла в комнату: волосы были длиннее, чем в воспоминаниях четырехлетней давности, и отсвечивали серебром на фоне зеленой хвеи в полуденном солнечном свете. Изящные черты лица тверды, на запястье — ничего.

На Идиллии не существовало физической смерти, и они оба знали об этом. Однако он столкнул ее с горы в момент восторга. Она не была телепаткой и не могла знать, что его поступок означал отречение не от нее, а от миньонетки. Для Кокены это был его второй отказ… но трепещущая хвея, которую она по прежнему носила, показывала, что ее любовь к нему не ослабевает.

Быть достойным такой женщины…

— Дочь Четвертого, — сказал он, — я люблю тебя.

Она подняла глаза:

— Атон?

Он с трудом встал. В своем теле он почувствовал силу — значит, он не провел весь год в постели.

— Кокена, ты меня не узнаешь?

Она внимательно на него посмотрела.

— Атон, — повторила она, наконец, улыбнувшись.

Он шагнул к ней. Она отступила.

— Пожалуйста, не дотрагивайся до меня, Атон.

— Кокена, почему?

Она стояла за широким креслом Аврелия.

— Все может быть не таким, каким ты это помнишь, Атон.

Он вернулся к своему стулу и сел.

— Разве мои мечты ошибались, милая ракушка? Ведь на Идиллии никто не умирает?

— Нет, Атон, нет — не то. Но тебя… не было… долгое время. Я должна быть уверена.

— В чем уверена? — спросил он. — Миньонетка мертва, а я люблю тебя. Я любил тебя с самого начала, но пока я не победил миньонетку…

— Атон, позволь мне, пожалуйста, сказать. Тебе будет тяжело, а времени не так много.

Ее рассудочность изумила его.

— Кокена!

Она не обратила внимания на его восклицание и заговорила чуть быстрее, чем раньше, словно читая лекцию.

— Я ходила в лес до того, как ты освободился из Хтона, и говорила с миньонеткой, говорила со Злобой. Я показала ей хвею, которую носила, а она взяла ее и показала, что любит тебя так же, как и я.

— Она любила по-своему, — сказал Атон.

— Она была прелестна. Я улавливала ваше семейное сходство. Она рассказала о тебе все, что мне следовало знать, и я смогла позаботиться о тебе во время твоего выздоровления. Она предупредила меня, что из Хтона явится некий злодей и что я должна защитить тебя от него. Она сказала… она сказала, что вскоре уйдет, и оставила мне песню.

— Песню!

— Она хотела, чтобы ты был счастлив, Атон, но видела, что кровь миньона разрушает тебя, а злодей из Хтона ждет, что от тебя останется. Она подарила тебя мне, Атон, ты не победил эту великолепную женщину!