Пирс Энтони - Хтон. [Дилогия Атон: Хтон. Фтор]

— Для соли слишком поздно, — сказала она. — Бомбу ты уже взорвал.

— Я искал близнецов.

Он не сумел ответить остроумно. Или он и правда искал эту девушку? Эта мысль огорчила его.

Люба кивнула, одна коса скользнула по его лицу.

— Я так и думала. Они наверху играют с отцом в шашки. Хочешь, позову кого-нибудь?

— В шашки? Оба? — спросил Атон, стараясь продолжить разговор и уладить смутный, но сильный внутренний конфликт.

— На пару. Все время проигрывают. Леньку это бесит.

Атон ничего не сказал. Молчание затянулось — неуклюжее, неловкое. Никто из них не двигался.

Наконец он протянул ей руку, позволяя самой истолковать вложенный в этот жест смысл, и не уверенный, что он вообще есть.

— Ладно, — сказала Люба, приняв, казалось, какое-то решение. Она взяла его за руку и, опершись на нее, запрыгнула на подоконник. Ее крепкие бедра просвечивали сквозь юбку, вызывая в нем виноватое возбуждение.

— Подожди минуту, — сказала она и снова спрыгнула в комнату.

Неужели передумала? Разочарование чередовалось в нем с облегчением. Но через миг свет погас, и Люба вернулась.

— Пусть думают, будто я сплю.

Атон помог ей вылезти. Он обхватил ее обеими руками за талию, чуть выше бедер, и снял с высокого подоконника. Люба оказалась тяжелее, чем он думал, и они чуть не упали, когда ее ноги коснулись земли. Ростом она была с него.

Они прошли мимо свинарника и оказались на знакомой дорожке, по молчаливому согласию выбрав это направление. Голова у Атона шла кругом. Это казалось невероятным, но она была девушкой, в теле которой завязывалась женственность. Он всегда ей нравился, и теперь Люба решила выразить свою приязнь более непосредственно.

Они очутились рядом со старой землянкой. Кусты закрывали вход, но внутри, похоже, все оставалось по-прежнему. Атон залез первым, осторожно ощупывая в спустившейся темноте землю: здесь могли быть ящерицы. Отбросил несколько репейников.

Люба молча следовала за ним. Сейчас они немного поболтают, и она, как всегда, попробует приблизиться к нему, а он оттолкнет ее, а она встряхнет головой и хихикнет…

Она нашла в темноте его голову, повернула и прижалась губами к его губам. Он поднял руки, чтобы оттолкнуть ее, но они коснулись ее груди и отдернулись. Не прерывая поцелуя, она схватила его за рубаху и плотнее прижалась к нему.

Они прервали поцелуй, и она легла на спину очертания ее тела стали заметны по мере того, как глаза привыкали к темноте.

— Я думала, ты просто дразнился — раньше, — сказала она. — А сейчас ведь нет? То есть…

— Нет, — сказал Атон, не вполне уверенный, не издевается ли она над ним.

— Кажется, я всю жизнь ждала, чтобы ты это сделал. Наконец-то!

Имела ли она в виду поцелуй? Насколько было возможно, Атон изучал ее. На ней была летняя блузка, слегка топорщившаяся на груди, и темная юбка, сливающаяся с землей. Она сбросила тапки, ее ступая белели во мраке.

— Я мог бы еще, — сказал он, побаиваясь, что она рассердится, хотя раньше не обращал на такие вещи внимания.

— Атон, — пробормотала она. — Делай все, что хочешь. Ты… — ее голос сорвался, словно она испугалась, что сказала слишком много.

— Люба, я никогда больше не буду смеяться над тобой, — выговорил он, пытаясь справиться с возбуждением, которого не понимал и которому, в общем, не доверял. Сейчас он был уверен: она этого хотела. Но знала ли она наверняка, к чему приведет ее желание?

— Ты никогда не смеялся надо мной, Атон. Правда. Я не сердилась.

Он положил руку ей на блузку и осторожно дотронулся до груди. Она не возражала. Он гладил ее с интересом, но без удовольствия, потому что, несмотря на браваду, боялся сделать что-либо большее. Потом осторожно высвободил блузку из-под пояса.

— Ты не против, если я?..

— Все, что хочешь, Атон. Ни о чем не спрашивай. — Она села. Он снял ей блузку через голову и увидел, как поднялись ее маленькие груди, когда она вскинула руки. Лифчика на ней не было.

Атон накрыл одну грудь ладонью и, ощутив, какая она нежная, большим пальцем стал ласкать сосок. Не убирая руку, он привлек Любу к себе и снова поцеловал. На сей раз это был огонь. Он высунул язык, чтобы вкусить ее сладость.

Люба медленно откинулась, и он потянулся за ней, целуя щеку, шею, грудь. Она запустила пальцы в его волосы.

— Соль… зачем она? — чуть слышно спросила она.

Атон забыл осторожность и положил руку ей на колено, чуть ниже юбки. Любины ноги слегка раздвинулись, и его рука скользнула с колена на внутреннюю сторону бедра. Плоть была гладкая и горячая.

Его охватил тревожный трепет. Она позволила ему слишком много, предел ли это? Если он должен раздеться, раз уж посмел, не убежит ли она и не расскажет ли все родителям?

Его рука продолжала движение, минуя рубежи, которые раньше он едва смел себе представить, и внезапно достигла соединения ее ног. Трусиков на ней не было. Дрожа от напряжения и возбуждения, он продолжил движение — и обнаружил вдруг густую влагу.

«Кровь! — подумал он, потрясенный. — Я нарушил дозволенное, я причинил ей боль, у нее пошла кровь!»

Он убрал руку и лег рядом с ней; стук его сердца наполнил землянку. «Что я наделал!» — корил он себя.

Им овладели видения последствий. Поругание Восемьдесят-Первых, позор Пятым. «Зачем ты это сделал, распутный юноша! — скажут они. — Разве ты не знаешь, что никогда-никогда не должен дотрагиваться до девушки в этом месте?» Неужели придется везти ее в больницу?

Его страсть умерла, убитая преступлением. Глаза уставились на тусклый узор ветвей кустарника в звездном небе — таком же холодном, как сжимавший его сердце страх. «Что я наделал… что… ей всего тринадцать лет!»

Рука Любы коснулась его:

— Атон?

Он приподнялся:

— Клянусь, я не хотел…

— Что с тобой? — спросила она, поворачиваясь и всматриваясь в его лицо.

Разве она не знала?

— Кровь. Там кровь.

Она уставилась на него:

— Кровь? О чем ты говоришь?

— Там… между… я ее почувствовал. Я не хотел…

— Ты с ума сошел! — внезапно она хихикнула. — Кровь? Ты никогда раньше этого не делал?

Атон поднял голову и обнаружил ее жаркие груди у себя под подбородком.

— Раньше?

— Ты ничего не знаешь! — воскликнула она — беспечное дитя, вознесшееся над пробуждающейся женщиной. — В самом деле, не знаешь? Ну и ну! А я думала, ты совсем большой мальчик.

Атон съежился от яростного стыда, не в силах сказать ни слова.

Внезапно Люба вновь стала женщиной.

— Извини, Атон. Конечно, многое тебе неизвестно. Я покажу тебе, как…

Но он уже полз от нее на четвереньках и, едва выбрался наружу, под ночное небо, ринулся прочь, потрясенный и смущенный.

Атон превратился в статного, самоуверенного на вид молодого человека двадцати лет. Он никому не сообщал о своих планах; на Хвее само собой разумелось, что отпрыск высокородной Династии будет возделывать поля отца. Наконец, его призвали, что, как он знал, рано или поздно должно было произойти.