Виктория Угрюмова - Двойник для шута

Словно в подтверждение его слов на лужайке перед дворцом раздался лихой свист.

— Вот и они! — обрадовался Даргейм. — Интересно, кого поймали?

Король и герцог свесились через перила. Внизу стояли четверо дюжих воинов Самааны и держали обмякшее, как мешок, тело пухлого, разряженного человека.

— Лысый волк! — выругался Даргейм. — Одни трупы! Пытать некого.

В Великом Роане был уже яркий солнечный день, а Аиойна еще нежилась в объятиях ночи. Дворец Чиванга был погружен в тишину и покой, когда внизу, у золотых ворот, раздался страшный грохот.

Один из токе, учитель Ирам-зат-ал-Имад, вышел на смотровую площадку надвратной башни и спросил у того, кто был внизу:

— За какой надобностью явился ты сюда? В этом году мы уже взяли ученика.

В ответ раздались странные звуки, похожие на пение рога, были они мелодичны и чарующи, а голос поющего — мощным и звучным.

— Не может быть, — прошептал токе.

Он щелкнул пальцами, и в воздухе разлилось ослепительное сияние бледно-голубого цвета. В нем стал виден тот, кто пришел этой ночью во дворец Чиванга не за тем, чтобы отвечать на вопросы перед золотыми, серебряными и железными воротами. Быстрым взглядом окинул ал-Имад черно-зеленый панцирь, изумрудные горящие глаза, двойной ряд шипов, идущий по всей спине. Он знал этого великолепного воина слишком хорошо и знал, что просто так тот не станет нарушать тишину и покой в обители своих преданных друзей.

— Здравствуй, Ульрих, — сказал он негромко. Но тот, кто был внизу, хорошо его расслышал.

— Погоди, я отворю ворота.

Спустя час в так называемой Морской комнате дворца Чиванга собрались все токе и их старшие ученики.

Морская комната была сделана как кусочек подводного мира. Здесь все было выполнено в голубых и бирюзовых тонах; со стен глядели оскаленные морды морских тварей; в углах громоздились толстые ветви кораллов; невероятных размеров перламутровые раковины играли роль фонтанов; потолок, похожий на гладкую поверхность воды, в которой снуют рыбешки и царственно парят прозрачные медузы, поддерживали колонны в виде жгутов спутанных водорослей и водяных растений. А пол был усыпан мелким чистым песком бело-золотого цвета.

— Давно я здесь не был, — негромко сказал тот, кого назвали Ульрихом.

Ученики токе не сводили глаз с великана, служившего в известной на весь обитаемый мир гвардии императора Великого Роана, и восхищались. Он был действительно могуч и к тому же красив неповторимой, невероятной красотой народа, который постепенно исчезал с лица этой планеты.

— Чем мы можем помочь тебе, Ульрих? — спросил ал-Имад. — Скажи только, чего ты желаешь, и мы все для тебя сделаем.

— Так много я не попрошу, — усмехнулся гвардеец. — Ты же знаешь закон Брагана, мудрый токе: никто из Агилольфингов и их слуг не должен превышать в своих деяниях меру человеческого могущества. Нам все должно даваться с таким же трудом, как и остальным жителям этого мира.

— Это мудрый закон, — склонил седую голову хозяин дворца Чиванга. — Мы учим наших детей и учеников тому же. То, что легко дается, дешево ценится. А они должны знать, что человеческая жизнь бесценна и каждая ее минута бесконечно дорога. Только тогда они смогут по-настоящему делать добро — не от того, что им это ничего не стоит, а потому, что они будут стремиться делать его, чего бы это им не стоило.

— Вот мы и зашли в тупик, — сказал Ульрих. — И немного нарушили установленные правила. Видишь ли, добрый ал-Имад, у нас нет времени выяснять это обычным способом, так ответь же, что ты знаешь о неком Эрлтоне? Мне сказали, он учился здесь, во дворце.

— О каком из них ты желаешь выслушать историю, Ульрих?

— А сколько их всего было?

— Двое. Два брата, младшие принцы Эстергома, потомки желтокожих эрлтонских владык.

— Они никогда не расставались друг с другом, — рассказывал ал-Имад. — И пришли искать знаний во дворце Чиванга тоже вдвоем. Две руки постучали в золотые ворота, два голоса одновременно отвечали на вопросы. Мы не стали разлучать их — впервые за все время существования этого места впустили во дворец двоих.

Они происходили из очень знатного рода, и в крови у них была способность к чародейству и магии. Оба хотели изменить мир в лучшую сторону, оба мечтали о царстве добра и справедливости на земле. Они учились у нас тридцать лет и постигли то, чего никто из предыдущих и последующих моих учеников постичь не смог.

Я гордился ими.

Чтобы как-то различать их, мы звали одного из братьев Эрлтон Серебряный, а второго Эрлтон Пересмешник.

— Почему Серебряный? — спросил Ульрих с нескрываемым интересом.

Хоть старик-токе и рассказывал неторопливо и обстоятельно, он не подгонял его, запоминая каждую мелочь. Кто знает, что может оказаться решающим?

— Серебряный, потому что его волосы были удивительного цвета — расплавленного серебра, не седые, а непостижимые, неописуемые. И поэтому он вообще любил серебро, ибо оно шло к его внешности чрезвычайно. Ну а Пересмешник, ты, верно, и сам понял, всех поддразнивал. И выходило это у него очень удачно и совсем не обидно. Нам даже нравилось.

— Что случилось с ними потом?

— На тридцатом году учения Серебряный Эрлтон отыскал в моей библиотеке запретный манускрипт. Он всегда интересовался, где можно добыть дополнительную силу и энергию, чтобы создать это самое царство добра. Вот его и потрясло то, что он прочитал.

— Насколько я знаю, у тебя не так много запретных манускриптов.

— Ты прав. Но ему «посчастливилось» найти нечто воистину ужасное. Он отыскал историю Отрубленной Головы!

— Только не это, — пробормотал Ульрих. — И потом… пусть он даже ее прочитал, что с того? Добыть-то голову почти невозможно.

— Я тоже так думал. Не перебивай меня.

— Прости, ал-Имад.

— Поняв, какая опасная идея зародилась у этого мальчишки, я подробно рассказал ему, отчего невозможно использовать Отрубленную Голову в благих целях, даже если бы он добыл ее — что тоже практически невыполнимо. И он со мной согласился. Когда срок их ученичества истек, оба брата отправились в мир, чтобы нести свет и добро.

— Прости, я все же прерву тебя еще раз. Как давно это было?

— Чуть больше трех с половиной веков тому назад.

— Они ушли вместе?

— Как ни странно, нет. Теперь я думаю, что их взгляды стали сильно различаться уже тогда, но я об этом ничего не знал, иначе силой оставил бы во дворце Чиванга Эрлтона Серебряного еще на какое-то время. Впрочем, ты знаешь наши правила. Мы никого не удерживаем, и молодые люди вольны сами решать свою судьбу. Эрлтон Пересмешник двинулся на Алгер. Ему всегда нравились тамошние люди, а потом для него, выходца с Ходевена, это была редчайшая возможность посмотреть на совершенно другой, яркий, интересный мир.