Генри Олди - Армагеддон был вчера

Может, так зовут спасателя-кента?

— Кого вы упомянули последним, Петров? Кентавра?

Жорик оторопело моргнул:

— Какого на фиг… Прошу прощения, госпожа старший следователь! Кентавра этого я не знаю, он с Аликом вроде приятельствует. Я упомянул гражданина Крайца… Крайцмана.

Я вновь просмотрела рапорт. Нет там никакого Крайца-Крайцмана! Погодите! А не тот ли это парень с оч-ч-чень характерным носом, который ввалился к Залесскому вкупе с моим сержантом, когда я собралась уходить? Так-так, помню…

— Ладно! — решила я. — Давайте-ка сначала!

«Сначала» оказалось долго, зато плодотворно. Я слушала и злилась, и чем дальше — тем больше. Хорошенькие дела на свете творятся! Этот омоновский таракан Жилин что, ослеп? Ослеп, оглох — или умом тронулся, фиктивные рапорта составляя? Или… Или все гораздо серьезнее?

Похоже — да. Ибо сержант пребывал в полной уверенности, что его одноклассник Фимка скучает в следственном изоляторе. А вот в следственном изоляторе никакого гражданина Крайцмана знать не знают. И в горотделе тоже. Бумаги изучить я уже успела.

Может, Фимку попросту отпустили?

— Хорошо, разберемся…

Я перечитала протокол, задумалась.

— А скажите, Петров, что было написано в ордере?

— Каком ордере? — изумился он.

Злой следователь должен был напугать драчуна Петрова. Добрый — исподволь посочувствовать и начать «отмазывать». «Отмазывать» и заодно незаметненько расспрашивать о всяких интересных вещах. А «отмазывать» лучше всего через проколы в бумагах. В рапорте Жилина ничего не было сказано об ордере, и я сразу подумала: тут и следует копать. Часто такие бумаженции составляются наспех, то подпись забудут, то печать. А сейчас, выходит, еще лучше: ордера вообще не было. По крайней мере, его Залесскому не показывали. Более того, если сержант не запамятовал, полковник даже не соизволил предъявить документы. Интересно, кто сие может подтвердить? Залесского нет, кентавра нет, Фимки нет. Зато есть бабуля и, конечно, медсестричка-истеричка! Вот и хорошо, вот и славно! А интересно получается!

Я искоса поглядела на старшего сержанта. Да, типичный жорик. Одна извилина, зато наверняка цепкий, словно бульдог. И местный, город знает досконально. Что, если…

— Скажите, Петров, вы где предпочитаете ночевать — в изоляторе или дома?

Он хмыкнул, и это вновь чуть не вывело меня из себя.

— Вы, пожалуйста, словами отвечайте, подследственный!

Шкаф дернул плечами:

— Дома, понятно! А почему…

Почему? А по кочану ему! Разговорился, понимаешь!

— Вопросы, между прочим, здесь задаю я! И вопрос у меня к вам, Петров, такой. Согласны ли вы помочь следствию?

— Согласен…

— Еще раз! — велела я. — Громче!

— Согласен, госпожа старший следователь!

Его рожа в этот момент выглядела изумительно. Взгляд — разве что насквозь не прошибал. Ничего, гляди, не боюсь, мент поганый!

— Я могу вас отпустить домой, Петров, — под подписку. Более того, если вы поможете следствию, следствие поможет вам. А нужно вот что. Первое — узнайте, где сейчас ваш Крайцман. Просто узнайте. И второе. Если встретите Залесского или если он вам позвонит, передайте: я хочу его видеть. Скажите, что от этого зависит судьба Молитвина. Ясно? Если ваш Алик трус, пусть мне просто позвонит. Поняли?

Он задумался, пошевелил извилиной.

— Так точно! Понял!

— Хорошо. Завтра в десять — здесь, у меня. Обождите, я вас провожу вниз… или даже лучше — до трамвайной остановки, чтоб без проблем при выходе, а заодно повторите задание. Четко и внятно. Дошло?

Кивок был мне ответом.

Все складывалось удачно. Даже кентавры. Сегодня начальству не до меня, а мне… А мне не до них. Значит, можно улизнуть пораньше, прямо сейчас, и погулять по городу. Сначала в мэрию к Дубовику, он мне по жизни должен, не откажет; затем — к медсестричке. Как бишь ее зовут. Ида? Да, кажется, Ида.

— Как же это вы так, Эра Игнатьевна? С попами-то вашими? Вы, извините, не адвокат, а совсем наоборот! С чем нам на процесс выходить? С хулиганством?

Нет на земле справедливости! Нет! Я, дура наивная, благодарности ожидала: все-таки чуть не пристрелили! Но шеф, даже не дав отхлебнуть крем-ликера, начал именно с «поповского» дела.

— Мне, уважаемая Эра Игнатьевна, утром мэр звонил. Почему, спрашивает, с попами тянете?

Угу! Звонил, значит. Про кентавров, выходит, благополучно успели забыть. Вчера погром так и не состоялся, несознательные граждане все-таки вняли уговорам. А к вечеру поймали насильников — настоящих. Четыре ублюдка из той же школы. Очухались начальнички, теперь попов им подавай!

— Процесс намечается закрытый?

— Закрытый? — щелочки-глазки Никанора Семеновича стали угрожающе расширяться. — Да Господь с вами! У нас же эта… демократия! В том-то и дело! Открытый, с участием общественности. Вы за прессой следите?

Крем-ликер оказался и вправду хорош. Хоть каждый день к начальству на ковер ходи!

— И на этом процессе двум священникам разрешенной законом Церкви будут предъявлены по сути политические обвинения! Антигосударственная деятельность, призывы к свержению… Между прочим, первый такой процесс с 1979 года. Тогда судили отца Дмитрия Дудко. Это еще при Советах было. Возобновляем традицию. Кентавры есть, диссидентов не хватает.

— Гм-м…

Про отца Дмитрия Дудко я вспомнила вовремя. Точнее, вовремя перечитала учебник.

— Но, уважаемая Эра Игнатьевна! Патриарх, между нами не возражает!

— Наш не возражает, — охотно согласилась я. — А Иерусалимский? Вот вы знаете, что Ватикан готовит специальное заявление по нашему процессу?

Прессу читать и вправду полезно. Конечно, в нашем городе ни киевской, ни московской не купишь, да и по «ящику» сплошь местные станции вещают, но никто ведь не мешает заглянуть в Интернет!

Никанор Семенович покраснел, потемнел, но сдаваться не собирался.

— Тем более! Тем более, Эра Игнатьевна! Поэтому дело и поручили вам, чтобы, так сказать, комар носа не подточил. У вас же есть полная «сознанка»! Да я бы на вашем месте…

— «Сознанка» есть, — весьма невежливо перебила я. Вспомнилось бледное, недвижное лицо отца Александра. — Подследственный Егоров сообщит на суде, что произошел конец света. А подследственный Рюмин затеет дискуссию по поводу духоборца Македония и Иоанна Дамаскина. И вместо политики получим типичный идеологический процесс.

— Гм-м… Гм-м… Конец света, говорите? А может, он того, фик-фок, ваш Егоров?

— Наш! — чарующе улыбнулась я.