Дмитрий Ахметшин - На Другой Стороне

— Как тебя зовут? — спросил Денис.

— Варвара. Все зовут меня просто Варей.

Денис прочистил горло и произнёс гортанно:

— Варра.

Девочка засмеялась.

— Нет. Одно «эр». Ты что, из другой страны?

— Из какой-то своей собственной. Но приехал я на поезде. А почему ты со мной заговорила?

— Ну как… — девочка растерялась. — Я хотела помочь. Не видела никого здесь уже почти месяц.

Кажется, она жалела об этом своём неосмотрительном шаге. Человек, которого она видела перед собой, напоминал кого-то, кто заплутал в этих четырёх ёлках давным-давно — с тех пор, когда они были саженцами ростом на полголовы меньше её. Рубашка у него старая и с огроменными заплатками на локтях, ботинки такие, словно в них прошли множество километров, съезжая по мокрой после дождя траве с вершин холмов глубоко в болота. Может, где-то между второй и третей елью есть застарелая, покрытая ряской лужица… а лицо — оно доброе (хоть и угрюмое), но выглядит, как лицо на потемневшей от времени монетке. Наверное, он думает, что она, Варя, всего лишь мираж, вот и удивляется… Наверное, стоит войти под сень этих елей, ухватиться за чёрную мозолистую руку и вывести его в настоящий мир.

Только вот кто в здравом уме на это решится?

Так или иначе, Варе отчего-то вдруг очень захотелось доказать незнакомцу, что она настоящая. У неё в рюкзаке чудо из чудес — бумажный змей, который она купила в подарок младшему братику. И пусть ему нет даже года, пусть крошечные ручки ещё не способны самостоятельно держать верёвки и направлять полёт искусственной птицы, она была уверена, что мальчишка будет смеяться, когда жёлтые крылья поймают восходящие воздушные потоки и рвануться в небо.

Этот мужчина — не её младший брат, но, возможно, змей ему тоже понравится. Возможно, он даже захочет посмотреть на полёт воздушного змея, и тогда она спрячется за дверью и будет смотреть в глазок, куда он потом пойдёт и будет ли рад, что выбрался наконец из чащи четырёх ёлок.

Дениса в свою очередь мучило странное желание — хотелось заглянуть в окна этого дома; он будто ожидал увидеть там, внутри, все когда-то потерянные вещи. Возможно, они вовсе не потеряны, возможно, мама, утратив надежду увидеть Дениса вновь, отдала его игрушки и любимые книги соседям.

— Ну, я, пожалуй, уже пойду, — сказала девочка. — Мама волнуется. Вы это… лучше не сидите здесь. Вдруг дождь пойдёт. Вон, туча надвигается. Если хотите, я дам вам зонтик, у меня есть ненужный.

— Да нет, — сказал Денис. — Я не промокну.

К тому времени он уже был готов действовать. Подождал, пока за Варей закроется дверь, поднялся, отряхнув со штанов еловые иголки и, завернув за угол, углубился в полумрак между двумя домами. На первом этаже окна дома его детства были наглухо закрыты, за бликующими стёклами Денису то и дело мерещилась каменная кладка. Впрочем, он не больно-то туда смотрел. У соседского дома, напротив, окна распахнуты и деликатно, словно ресницами, шевелят шторами. Впрочем, как ни приглядывайся, ничего не видно. Потолок выложен чёрной блестящей мозаикой. Сам воздух там, кажется, состоит из затемнённого стекла. На подоконнике много цветов, но выглядят они, будто вырезанные из картона.

Денис, по колено в зарослях крапивы, добрёл до другого угла и обнаружил, что у Вариного дома нет задней стены. Будто его собирал из конструктора слишком уж рассеянный малыш, детали и кубики падали из его ручонок и пропадали навсегда. Их поглощал песок, и малыш, предчувствуя нагоняй от мамы, бросил в песочнице недостроенный дом на ночь, надеясь свалить всё на ночных зверушек, таких, с рыжей шерстью на спине, с перепонками между пальцев и смехом, который часто, в самые густые ночные часы, принимают за писк ночных мышей или пение какой-то бессонной пичуги.

И вот теперь Денис смотрел, как из большой бреши, словно из опрокинутого ведёрка, проливается нечто чёрное. Не отвратительно-чёрное и не завораживающе-чёрное… никакое. Пустое. Это как бездонный, раззявленный рот птенца. Птенец этот вырастет и проглотит весь мир, но пока это всего лишь птенец, он разевает клюв на огромный, пока ещё огромный, земной шар, и всё, что туда проваливается, исчезает без следа. Денис стоял опасно близко. Не критично, но всё же опасно.

Он не испугался. Лишь почему-то почувствовал на себе вселенскую досаду.

— Ну что, ты всё ещё не веришь?

Мужчина запрокинул голову и увидел в окне своей комнаты маленького человечка. Видно, он стоял там на стуле, иначе ни за что не достал бы до окна. Локтями опирался о подоконник, подбородок устроил на руках. Он смотрел на Дениса сверху вниз, как человек, разглядывающий прилипшую к ноге пушинку.

На носу малыша были очки, соломенные волосы торчали во все стороны из-под смешной пиратской треуголки. Мальчишка будто только что вернулся с утренника в детском саду, и всё бы ничего, только Денис вдруг подумал: из волшебного мира явился не малыш, а он сам. Явился из мира теленовостей с другого конца земли, бегущих по рельсам электрических машин и людей смешных нравов. Теперь его уводят за руку, и он, сопливый малец, ничего не в состоянии поделать, чтобы сохранить созданную для себя вселенную.

— Как я и говорил, со временем ты поймёшь, — сказал маленький пират. — Нигде нет спасения. ТЕНЬ здесь, потому что всё это — тоже часть ДРУГОЙ СТОРОНЫ.

Можно было бы подумать, что это просто сон, что Дениса разморило на родном крыльце, и он свернулся калачиком там, где раньше висел жёлтый гамак. Но реальность беспощадна. Она сразу даёт тебе понять, что бесполезно даже озираться в поисках укрытия. Ты с отчаянной ясностью понимаешь, что насланными Морфеем галлюцинациями здесь даже не пахнет. И тогда в тебе кто-то переворачивает песочные часы, и лёгкие сжимаются, трепещут от недостатка воздуха.

— Сколько прошло времени? — спросил он голосом человека, который проспал всё на свете.

— Я предупреждал, что в твоей иллюзии могут пройти годы, — мальчик оттопырил нижнюю губу и прибавил: — Смотри-ка, каким вымахал.

Слова, которые произнёс мальчик, были словно отпирающее заклятие. Денис будто наяву услышал, как к ногам его свалился тяжёлый замок, выпуская из ржавой клетки (способной удержать только самых бесплотных созданий) стаю прожитых лет со всем их весьма эфемерным жизненным опытом.

— А у вас? — жадно спросил он. — Сколько времени прошло у вас?

Пожатие плечами.

— Полчаса. Может, даже меньше. ТЕНЬ вымахала ещё на несколько дюймов в высоту. Доминико предложил оставить маяк и нарисовать корабль. Возможно, так мы могли бы выиграть ещё некоторое время. В конце концов, есть же другие земли. Множество других земель. Всё бы ничего, но мой карандаш остался у тебя.

Денис опустил руку в карман брюк и нащупал огрызок карандаша. Это был не тот карандаш, который имел ввиду мальчик. Этим мужчина записывал расписание поездов, а до этого ставил отметки на геологических картах. Кто такой Доминико, Денис так и не вспомнил, зато понял, что малыш в отчаянии. Ноги его, наверное, дрожали, как у загнанного гиенами к обрыву оленёнка.