Джал Халгаев - Оскольки

Он медленно протянул свою дрожащую руку к пистолету. Бледные тонкие пальцы обхватили рукоять — указательный лег на спусковой крючок.

Морис поднял кисть выше. Дуло огнестрельного оружия было направлено мне в сердце.

Оно стучало. Отбивало ритм — ровный, спокойный. Он мог выстрелить, но не выстрелит, ведь этот взгляд я знаю. Больше смерти люди боятся смерти в муках.

Прогрохотал выстрел. Его черепушка взорвалась на сотни мелких кусочков и разметалась сзади по стене, оставляя на последней кровавые узоры. Вообще удивлен, что он поверил. Хотя кто бы не поверил, когда перед глазами все кружится, а кожа действительно будто соскальзывает с тела?

— А это был всего лишь Эрин, придурок, — усмехнулся я. — Пол дозы. Его не хватит даже чтобы убить сраного ежа, не то что человека. Идиот. Ведь всегда мнил себя самым умным.

В дверь задолбили: услышали выстрел. Пора сматываться. По крайней мере, ответы на все интересующие меня вопросы я уже получил, и они меня вполне удовлетворили.

Смахнув с руки каплю чужой крови, я взобрался ногами на подоконник и в последний раз посмотрел на обезображенный труп Мориса, пытаясь хорошо запомнить это зрелище для дальнейшего любования им перед сном. Могу поспорить, я выглядел на лучше…

Я вздохнул. Посмотрев на сумеречное небо, я накренился вперед и разжал пальцы, полностью отдаваясь ощущению свободного полета.

Одним трупом больше. Осталось только покончить с девчонкой.

Я хорошо знаю эту историю. Пожалуй, даже слишком…

Мы стояли у их дома. Лил дождь. Капли барабанили по грязной серой земле. Они медленно стекали по капюшону и попадали на лицо, оставляя на щеках следы как от слез.

Хозяйка рыдала. Она стояла рядом со мной на коленях и что-то лепетала, тряся меня за ногу, но мое лицо оставалось каменным. Нет, я не переставал чувствовать. Просто слишком хорошо понимал.

Новоиспеченный отец вел себя тише. Но горе его оставалось ничуть не меньшим.

Он во всем виноват, это ясно как день. Неужели жизнь их ничему не учит? Неужели все эти проклятые сказки и легенды, которые знает любой уважающий себя родитель, ушли впустую? Потеряли смысл?

Грянул гром. Он лишь на секунду заглушил плач женщины, а потом все началось по новой. Холхост меня дернул сюда зайти. Мог бы пройти мимо и не бередить старые раны, а теперь просто не могу остаться в стороне. Нет, я плохой человек. Но мстительный.

Сверкнула молния. В доме закричал от страха ребенок.

Хозяин впервые за все время раскрыл рот, а я его не слушал. Все мои мысли обратились вглубь моей души, и сейчас меня мало интересовали его дурацкие оправдания и слезливая история о том, как он попал в беду, и проходящий мимо добрый путник согласился помочь, бросив только пару слов об «услуге за услугу».

Я мрачно перевел взгляд на бабу.

— Заглохни, — рыкнул я и толкнул ее ногой в грязь.

Он выступил вперед. Видимо, не вся его честь утопла в бутылке с вином.

— С дороги.

Мой голос и блеснувшие желтизной глаза заставили его отшатнуться в сторону.

Я поднялся на крыльцо. Толкнул рукой дверь. Та со скрипом открылась. В трех шагах от нее, в миниатюрной деревянной кроватке, широко раскрыв глаза, будто пытаясь впитать в себя все вокруг, лежал младенец трех дней от роду.

Я подошел к нему сбоку. Черные блестящие глазки тут же нашли меня.

Я прищурился. Присел, придерживаясь за шероховатый край люльки.

— Вот оно, значит, как, — стиснув зубы, прошипел я. — Столько лет он шлялся где-то, а теперь решил вдруг вернуться? Ответь мне, дружок, и что же его влечет?

Но я знал и сам. Не трудно догадаться, что эту тварь тянет к той, что может легко затмить его по силам. Каждый из них жаждет большего могущества. Они как мотыли тянутся к Проводнице, а она подобно огню пожирает их одного за другим.

Этого я ей не отдам. Этот мой.

Я глянул в дверной проем. Супруги, не решаясь идти за мной, все еще стояли под ливнем. А за ними клубилась тьма.

Навивает воспоминания, не так ли, Йен?

«- Навивает воспоминания, не так ли, Йен?

Существо изобразило на лице зубастую ухмылку. Дернув хвостом, заканчивающимся тонкой черной кисточкой, оно медленно сделало два шага ближе, постукивая массивными раздвоенными копытами. Его кожа, тонкая как старый пергамент, просвечивала горящие огнем вены.

Я пошатнулся. Не удержавшись на ногах, я свалился перед ним на колени. Изо рта текла кровь, а поломанная правая рука хлыстом свисала вниз.

За спиной тихо хныкал ребенок.

— Дети в этом возрасте прекрасны, — вытянув шею как гусь, тварь глянула на свою добычу. — Ему ведь только три дня, не так ли? Мальчик. Обожаю мальчиков, знаешь ли. Их кровь слаще любой живой воды.

— Йен, сделай что-нибудь.

А что я сделаю, Марианна? Справа валяется труп его матери, слева — растерзанное тело отца, а посреди всей этой кровавой бани мы втроем, причем третий — лишь трехдневный младенец, способный только визжать да дрыгать руками.

Я оглядываюсь. Марианна, прижимая к своей груди ребенка, дрожит. Ей досталось не меньше: лицо покрыто грязью вперемешку с алой жидкостью, все тело испещрено мелкими царапинами, одежда изорвана, и правая нога согнута в неестественной позе.

— Отдашь его, и оба будете живы, — прошептало мне на ушко существо. — Зачем тебе этот кричащий сверток мяса и костей? Его родители мертвы. Забирай золото, и идите себе дальше, я вам мешать не буду.

— Так возьми. Ты ведь можешь, — губы едва двигаются.

— Могу, — оно выпрямилось. — Но мне интереснее смотреть, как вы все делаете сами. Пропитываешься, знаешь ли, всей продажностью человеческой души.

Закрыв глаза, я выдыхаю.

— Отдай ребенка, Марианна.

— Что?

— Отдай его.

— Нет!

Я исподлобья смотрю на тварь. Стиснув зубы, поворачиваюсь и выдергиваю младенца у нее из рук. Пока она не пришла в себя и не начала пытаться забрать его обратно, протягиваю его вперед.

— Молодец! А когда мы встретимся в следующий раз, Йен, будь уверен: на месте этого сладенького комочка моего счастья будет твой».

Так и случилось. Мы встретились. Теперь это будет третий раз, и я больше не совершу прежних ошибок. Не порыв избавить мир от зла — всего лишь банальная месть.

Как жестока жизнь. Только в такие моменты ты понимаешь, кто ты на самом деле. Ты можешь скрываться в толпе, менять свои маски как перчатки: сын, муж, отец, работник… Но только когда по твою душу явится смерть, и тебе придется выживать, ты становишься тем, кем всегда был. Тот зверь, что сидит внутри каждого из нас, то существо, коим мы являемся с рождения, выходит наружу. Сильное или слабое, оно меняет нас. Кто-то сдается сразу. Кто-то идет против течения, но у него устают ноги, и он попросту поддается, а третий сражается. Сражается до последней капли крови, и плевать, кого ему придется убить в следующий раз.