Александр Хомяков - Весенние заморозки (СИ)

-Никогда ничего подобного не слышал, - завороженно сказал Эрик, глядя на нее.

-Ты умеешь кататься на коньках, Эрик?

Он улыбнулся.

-Да, знаешь, даже люблю.

-Тогда пойдем. Она встала и протянула ему руку, озаренную бирюзовым светом.

Они танцевали на льду. Сияющая бирюзой поверхность была бесконечной, но одновременно была озером - с берегами, с деревьями, с пристроившимися на ветвях феями с фонариками. Феи, как и обещала Эрви, были светящимися и с крыльями.

Коньки легко скользили по льду, не оставляя следов. Откуда у них на ногах взялись коньки, они не задумывались - их целиком захватил танец. Гремела музыка, и непонятно было, гремит она на самом деле или в лишь в душах. В музыке была и боль, и ярость, и безудержная радость, и бесконечное удивление, и безграничное отчаяние - быть может, и другие эмоции, столь же яркие, но и тех, что они различали, было достаточно, чтобы весь остальной мир исчез, рассыпался и ушел в небытие до поры - куда, вообще-то, ему и положено уходить время от времени от настоящих, живых людей.

Сцепившись пальцами, они кружились - Эрик на месте, Эрви вокруг него. На ней было короткое ярко-малиновое платье с глубоким декольте, на нем - черный искрящийся камзол до середины бедер и узкие штаны. Накружившись, они обнялись и помчались вперед, разгоняясь все быстрее - но берег в какой-то момент мигнул, исчез и отскочил назад, а они вылетели опять на середину озера и от неожиданности чуть не упали оба. Крепко держа друг друга за руки, они наконец посмотрели друг на друга и увидели все то, что чувствовали в музыке. Их лица горели - счастьем, болью и отчаянием, гневом и радостью - всем сразу, всеми чувствами - на пределе. И на этом пределе они держались, держались друг за друга и не отпускали, а музыка не отпускала их, подгоняя и заставляя сорваться места и нестись по озеру, по кругу вдоль берега. Эрви мчалась впереди, Эрик - следом. В какой то момент она взяла хороший разбег, подпрыгнула, закружилась и легко приземлилась обе ноги и вновь мчалась прочь. Он замер, провожая ее взглядом, она почувствовала, что он остановился, обернулась. Музыка становилась все тише, и хотя Эрик не узнавал ее, но чувствовал - это не конец.

И не ошибся - сойдя почти на нет, мелодия грянула вновь, а они, словно повинуясь ей, двинулись навстречу друг другу - зная, уже зная, что притягивает их, а что отталкивает. И что больше на самом деле нет ничего, лишь бесконечное озеро и они вдвоем, и куда бы не лежал путь, он обязательно выведет их обратно на лед, где будут только Эрик и Эрви, и только феи в ветвях деревьев будут светить своими фонариками и, трепеща крыльями, завороженно смотреть на двух людей посреди озера, озаренных бирюзовым светом и оттого - а, может, и не только поэтому, - необычных. Феи неразумны, им не понять, что делает этих мужчину и женщину столь яркими, столь запоминающимися любому, кто увидит их - но сейчас их почти никто не видит, кроме фей и женщины в белом платье, замершей под заледеневшим уступом на дальнем, обращенном к склону горы берегу. А потом... а нет никакого 'потом'.

-И никогда не было, - пробормотала Эрви ему в куртку, засыпая.

-А как же судьба?

Она подняла голову.

-Понятия не имею. Видно-то не все, Эрик. Спи. Завтра в это время мы будем уже в предгорьях, в Сиккарте.

Он вздохнул, глядя на звезды над обрывом. Горизонта отсюда видно не было, и казалось, что они уснули на краю мира.

А может, так оно и было.

-Эрви...

-Ну что еще?

-Женщина в белом под скалой... кто она?

-Ты тоже заметил? Лайта. Озеро и танец - подарок Несущей свет нам с тобой.

-Невероятно. Зачем ей это?

Вопрос был откровенно риторическим, тем удивительнее было Эрику услышать ответ.

-Чтобы поняли и запомнили. Да и... не знаю, как объяснить. Не так много радости у богов, как нам может показаться. Лайта любит людей, любит видеть их счастливыми.

-А мы... разве мы были счастливы, когда она на нас смотрела? - и, не дожидаясь ответа, сам и добавил: - Да, были. Такое не забудешь, вот пойму ли я то, что мы пережили...

-Поймешь. - уверенно ответила Эрви. - Ты дашь мне наконец поспать?

И утром ничто не напоминало о происшедшем с ними вчера. Тщетно Эрик вглядывался в лед, силясь увидеть хоть слабый отсвет бирюзы на тусклом льду, под которым уже темнела весенняя вода. Нет, и фей в ветвях деревьев тоже не было.

А после полудня не стало и гор. Они спускались вниз, в раскинувшуюся под ногами Сиккарту, с ее холмами, перелесками, реками и пастбищами, с городками и деревушками по берегам Арриса и высокими шпилями Скейра в сердце страны. В Сиккарту, объятую войной. Они шли рядом, держась за руки, где это позволяла тропа. Останавливались и целовались, время от времени. Никуда не спешили -чувствовали, что боги, сколько бы их не следило за путем двух смертных через запретные хребты, уже отпустили их - и есть ли разница, чем они руководствовались при этом. Эрик и Эрви уходили, унося с собой подарок Лайты - в памяти и в душе, навсегда.

Может, так и стоит идти в страну, охваченную войной - с чистой душой и любовью в сердце, рука об руку с любимым человеком? Кто сказал, что в таком месте будут испытывать нехватку в очередном самоубийце, готовом умереть за сколь угодно правое дело? Людям, не видящим просвета в прорези шлема, на острие наконечника стрелы, в прицеле арбалета, в исчерканной карте, в изгрызенных до крови ногтях или искусанных губах - разве не нужна улыбка на чьем-то лице?

Может, и нужна. Проверить в любом случае предстоит если не сегодня, так завтра. Склон становится пологим, все больше деревьев, все меньше камней, все гуще трава и все теплее воздух. Эрви давно скинула меховую куртку, завязав ее рукава на поясе. Весна в Сиккарте уже вступила в свои права, весенние заморозки остались позади. По крайней мере, для них двоих.

-Не пойду я в Скейр, наверное, - признался наконец Эрик. Они отдыхали в тени деревьев - слишком уж сильно жарило солнце. Тропа успела пересечься с другой, более нахоженой, скоро они доберутся до мест, где обитают не боги, но люди. До заката как раз успеют найти ночлег.

-Почему нет? - удивилась Эрви. - Я же пойду с тобой.

-А что я там теперь делать буду?

Эрви вздохнула чуть слышно и опустила глаза.

-Лучше тебе, наверное, и не знать.

Крик чаек.

В окно стучал дождь. Учитель сидел у окна, подперев голову рукой, и водил пальцем по шершавой поверхности подоконника, привычно пытаясь наощупь прочесть оставленные поколениями учеников надписи: вырезанные ножом или, чаще, процарапанные стилом. Взгляд его блуждал от капли к капле - то лениво ползущие, то бежавшие ручейком, они неуклонно стремились вниз, вниз, вниз - к потемневшему от влаги штапелю. Двора школы за каплями он словно не замечал, да и не было там ничего интересного в такую погоду. Лишь дождь да пара луж на гладкой, отполированной за долгие века брусчатке.