Александр Хомяков - Весенние заморозки (СИ)

И мы воспротивились. Один штурм шел следом за другим, без счета и почти без перерывов. Камни лестниц стали красными от крови - я плюну в лицо тому, кто назовет это поэтическим преувеличением. Какая там, боги Звездного пика, поэзия? Правда это была, красная и липкая.

Под вечер небо затянули тучи. Мы дрались уже где-то на восьмом или девятом дыхании, когда наконец совсем стемнело и нас оставили в покое. Выждав немного, по оставленным осаждающими приставным лестницам мы покинули замок Риммор.

Наступившее безветрие накрыло ночь тишиной. Отдаленный шум нерберийского войска создавал иллюзию безопасности в этой тишине.

Холодало. Мы с Вальдом, Тирвали и Арварихом брели, как и положено полководцам, рядом с остатками гарнизона. Больше никого из военачальников - вероломный лизоблюд Балах Арвинг не в счет, - в живых не осталось. Оба моих сотника, Кухут Пухандер и предводители пиратской вольницы остались на стенах и во дворе замка. Там же нашли свою смерть и большинство солдат, а уцелевших пока никто не считал.

Вересковая пустошь ложилась под ноги. Мы уходили на север, к горам Римморского побережья. Этот путь был выбран по одной-единственной причине: конница нерберийцев не смогла бы нас преследовать в скалах и ущельях. Дальше мы хотели пробиваться к Скейру.

Пережитое роднит. Раньше, во время осады, мы были несколькими грызущимися сворами. Проиграв осаду, стали маленьким, но единым целым. И хоть немногочисленные темнокожие солдаты из Регада с трудом говорили языком Нерберии, а большинство нерберийцев не знали миакоранского наречья, мое предложение уходить в сторону Скейра было принято без споров и обсуждений, молчаливым согласием. Я все еще был комендантом. Или, напротив, стал им только теперь.

Никто не винил меня в происшедшем. Никто не пытался меня сместить. Некогда было, или сил не было, - так предполагал я, зная, что поражение наше и потеря замка были всецело делом рук моих, кои я слишком долго умывал и опускал.

Под утро стало совсем холодно.

Непроглядная тьма сменилась тяжелыми сумерками. Неохотно проступали силуэты людей, бредущих по шелестящей прошлогодней травой холмистой равнине. Медленная монотонная ходьба выматывала нас не меньше, чем вчерашняя битва - ведь мы не сделали пока ни единой передышки, - но темп сбавлять никто не решался. Вперед уходили те, кто держался пока лучше остальных; другие спешили за ними, не желая отстать. Может, кто и отстал в ту ночь - не знаю. Не считали. Не оборачивались. Шагая, особо не вглядывались вперед. Дойдя до подножья гор - понятие, признаться, очень условное, - не задумывались, достаточно уже или надо идти дальше. Не были рады, когда я объявил привал. Приняли, как должное, и попадали, кто где стоял, на холодную землю меж ледяных камней.

Пить нам было нечего, есть - тоже. Даже костер развести мы не могли, опасаясь выдать свое местоположение.

Мы вчетвером, предводители побежденного войска, прижались друг к дружке в узкой расщелине между скал, пытаясь таким образом спастись от леденящего утреннего ветра.

Тирвали сопел мне за пазуху, обхватив меня руками. Он засыпал; я прикрыл его полами плаща от ветра, но он по-прежнему подрагивал от холода. Тогда я стащил с себя плащ и укрыл его целиком. Арварих прижался спиной к моей спине, лицом же сидел к выходу из расщелины. К холоду и ледяному ветру дружинник был привычен. Уважаемый Валедир ЭахАлмери устроился на корточках в самой глубине нашего убежища.

В своем изодранном плаще и поврежденных кожаных доспехах, с седыми космами длинных волос, выбившихся из-под пропитавшейся кровью повязки на голове, и прочими яркими следами потрепанности он не внушал бы ни уважения, ни почтения, не лежи у него на коленях полуторный меч. Этот Вальд мне нравился меньше старика-летописца - слишком он был серьезен, внушителен со своим ножом-переростком. В глазах его застыло непонятное мне выражение, приличествующее не живому человеку, но скорее статуе или картине. Чужим он стал, совсем чужим. Древним, как мир, или даже чуть старше. Зато с этим Вальдом можно было идти в бой.

-Снег.

-Что ты сказал, Арварих?

-Снег идет, комендант. Да ты сам погляди.

Стараясь не потревожить уснувшего Тирвали, я обернулся.

Мир накрыла белая пелена. Через нее не мог пробиться даже ветер.

-Уходить надо, - хрипло проговорил из своего угла Вальд. - искать укрытие, еду и ночлег.

-Куда?

-На северо-восток, понятно, - проворчал Арварих, надвинув шлем на лоб. - больше тут идти некуда.

В моей памяти всплыла карта Римморского побережья. Северный берег Арриса напоминал на ней широкую ленту, волной изгибаясь с северо-востока на юго-запад. С южной стороны пустоши ограничивала река, на севере были горы. Если мы хотели попасть в Скейр, или вообще куда бы то ни было, сначала следовало покинуть эту ленту.

-Весь вопрос в том, будут ли нас преследовать, - изрек Вальд. Арварих согласно промычал.

Все мы, оказывается, думали об одном.

-Оно, конечно, можно и по скалам полезть, - подал идею Арварих. - Наши к этому привычные, оно ведь там, в скалах, дом родной.

-А жрать мы там чего будем? - полюбопытствовал я. - Эти самые скалы, я так понимаю? И долго мы там будем ползать, пока не перемрем с голоду?

Дружинник и не подумал огрызаться на мою резкость. Усталость придавила все чувства, даже злость.

Вальд тоже молчал. Решать предоставили мне. Как вроде издевались.

-Ну ладно... сначала надо отдохнуть. А для этого стоит найти укрытие получше, чем голая равнина под открытым небом. Поднимайте людей. Тирвали, проснись.

Все смешалось для меня в те дни. Переход от чересчур пассивного образа жизни к излишне активному, резкий и головокружительный, всегда откликается сумятицей в голове, в мыслях, чувствах и поведении. Попробуйте прыгнуть с незыблемой скалы в бурный прибой у ее подножья - вы меня поймете. Если успеете.

Мы нашли-таки подходящее место для того, чтобы переждать ночь, узкое ущелье среди отвесных скал. Стены ущелья да чахлые ели укрыли нас и от снега, и от ветра. Кормежкой, естественно, тут и не пахло: ежели какое зверье и пряталось тут от непогоды до нашего появления, то оно оказалось достаточно умным, чтобы не дать запереть себя в этой ловушке.

Единственной живностью в нашем поле зрения был круживший в поднебесье дракон, хищная зубастая и когтистая зверюга размером с трех лошадей, что обретается высоко в горах. Когда снегопад прекратился, мы то и дело замечали, как его черная тень проплывала под низко висящими тучами. Дракон, в свою очередь, успевал рассмотреть нас. По-моему, толпу изможденных оборванцев, какой мы были в те дни, он со своей стороны тоже рассматривал как 'живность'. Мне его точка зрения мало импонировала, но, если вдуматься, дракон был более опасен, чем наше воинство.