С. Моргенштерн - Принцесса-невеста

– Именно это я и хочу сказать, – подтвердил Феззик.

Спускались сумерки, когда они начали вслепую искать человека в чёрном всему Флорину. Сумерки, за день до свадьбы. Граф Руген в эти же сумерки собирался начать свои ночные эксперименты и собирал в своей комнате испещрённые заметками тетради. На пятом уровне под землёй, за высокими замковыми стенами, запертый, прикованный цепями и безмолвный, Уэстли ждал рядом с Машиной. Он ещё был чем-то похож на Уэстли, не считая, конечно, того, что был сломлен. Двадцать лет его жизни уже были высосаны. Ещё двадцать осталось. Боль была в ожидании. Скоро граф придёт снова. Вопреки всем ещё оставшимся у него желаниям, Уэстли продолжал плакать.

Спускались сумерки, когда Лютик пришла к принцу. Она громко постучала, подождала, вновь постучала. Сквозь запертую дверь она могла слышать, что он кричит, и, если бы дело не было столь важно, она бы никогда не осмелилась постучаться в третий раз, но она постучалась, и дверь резко распахнулась, и выражение гнева на его лице мгновенно сменилось самой милой улыбкой.

– Любовь моя, – сказал он. – Заходи. Мне нужна лишь секунда. – И он снова обернулся к Йеллину. – Посмотри на неё, Йеллин. Моя невеста. Разве я не счастливейший в мире человек?

Йеллин кивнул.

– Так разве же я не прав, когда иду на любые меры, чтобы защитить её?

Йеллин снова кивнул. Принц сводил его с ума своими историями о проникновении Гульдена. Йеллин заставил каждого шпиона, которого когда-либо использовал, работать день и ночь, и ни одному из них не удалось найти хоть что-то о Гульдене. Но принц всё равно настаивал. Йеллин вздохнул про себя. Это было выше его понимания; он был лишь полицейский, а не принц. На самом деле, единственная отдалённо беспокоящая новость, что он слышал с тех пор, как тем утром закрыл Квартал Воров, заключалась в том, что менее часа назад кто-то сообщил ему слух о том, что корабль Ужасного Пирата Робертса, кажется, был замечен направляющимся к Флоринскому каналу. Но, как Йеллин знал по своему богатому опыту, это был только слух.

– Я говорю тебе, они везде, эти гульденцы, – продолжал принц. – И поскольку ты, кажется, не в состоянии остановить их, я хочу изменить некоторые свои планы. Все ворота в замок, кроме главных, были заперты?

– Да. И их охраняют двадцать человек.

– Добавьте ещё восемьдесят. Я хочу сотню человек. Ясно?

– Как прикажете, я поставлю сотню. Я направлю туда всех доступных грубосиловиков.

– В замке я до определённой степени в безопасности. У меня есть свои запасы, еда, конюшни, этого достаточно. Если они не доберутся до меня, я останусь в живых. Итак, это новые и окончательные планы – запиши их. Все приготовления к пятисотлетней годовщине должны быть отложены до свадьбы. Свадьба состоится завтра на закате. Мы с женой на моих белых доберёмся до Флоринского канала в окружении твоих полицейских. Там мы сядем на корабль и начнём наш долгожданный медовый месяц в сопровождении всех кораблей флоринской Армады…

– Всех, кроме четырёх, – поправила его Лютик.

На секунду он замолчал и, посмотрев на неё, непонимающе моргнул. Затем сказал, отправляя ей воздушный поцелуй, но осторожно, так, чтобы Йеллин этого не увидел:

– Конечно, конечно, я так забывчив, всех кораблей, кроме четырёх. – И он вновь повернулся к Йеллину.

Но в этой тишине, в этом моргании Лютик увидела всё.

– Эти корабли останутся с нами до тех пор, пока я не сочту безопасным отпустить их. Конечно, Гульден может атаковать их, но на этот риск нам придётся пойти. Надо подумать, есть ли что-то ещё. – Принц любил отдавать приказы, особенно те, которые, как он знал, никогда не придётся исполнять. Кроме того, Йеллин медленно писал, и это было ещё забавнее. – Можешь идти, – наконец позволил принц.

Йеллин с поклоном удалился.

– Четыре корабля никогда не были посланы за Уэстли, – сказала Лютик, когда они остались наедине. – Не затрудняйте себя более ложью.

– Что бы я ни сделал, это было лишь для твоего же блага, мой сладкий пудинг.

– Почему-то мне так не кажется.

– Ты нервничаешь, я нервничаю; завтра у нас свадьба, у нас есть на это право.

– Видите ли, вы совершенно не правы; я очень спокойна. – И, по правде говоря, она действительно казалась спокойной. – Не важно, послали ли вы корабли или нет. Уэстли придёт за мной. Бог есть; я знаю это. И любовь тоже существует; и это я тоже знаю; поэтому Уэстли придёт и спасёт меня.

– Ты глупа, ступай в свою комнату.

– Да, я глупа, и, ещё раз да, я пойду в свою комнату, а вы – трус, и в вашем сердце нет места ни для чего, кроме страха.

Принц не смог сдержать смеха.

– Я величайший охотник в мире, и ты называешь меня трусом?

– Да, называю. С годами я становлюсь намного умнее. Я говорю, что вы трус, и вы вправду трус; думаю, вы охотитесь лишь для того, чтобы уверить себя в том, что вы не тот, кто вы есть: слабейшее существо, что когда-либо ступало по земле. Он придёт за мной, и мы убежим, и вы со всей своей охотой будете беспомощны, потому что мы с Уэстли соединены узами любви, а их вам никогда не отследить, даже с тысячью ищеек, и никогда не разбить, даже тысячью мечей.

Хампердинк с криком бросился на неё, схватил её за волосы цвета осени, рывком сбил с ног и протащил по длинному изгибающемуся коридору до её комнаты, распахнул дверь и швырнул её внутрь, и побежал к подземному входу в Зоопарк Смерти…

Мой отец остановился.

– Продолжай же, – сказал я.

– Я потерял то место, где читал, – ответил он, и я, всё ещё слабый от воспаления легких и покрытый испариной от страха, ждал, пока он не начал читать снова. – Иниго позволил Феззику открыть дверь…

– Эй, – сказал я. – Подожди, это не то, ты что-то пропустил, – и тут же прикусил язычок, потому что только недавно у нас произошла та сцена, когда я так расстроился из-за свадьбы Лютик и Хампердинка и обвинил его в том, что он пропустил что-то, и я не хотел её повторять. – Папочка, – продолжил я, – я не хочу ничего сказать, но разве принц не бежал в Зоопарк Смерти, а потом ты заговорил об Иниго, и, может быть, я имею в виду, не должно ли между этим быть странички-другой?

Мой отец начал закрывать книгу.

– Я не спорю; пожалуйста, не закрывай её.

– Я не из-за этого, – ответил он и посмотрел на меня долгим взглядом. – Билли, – сказал он (он почти никогда не называл меня так; мне нравилось, когда он это делал; когда меня так звал кто-то ещё, я ненавидел это имя, но когда это делал мой отец, я не знаю, я просто таял), – Билли, ты доверяешь мне?

– О чём ты? Конечно же да.

– Билли, у тебя воспаление лёгких; ты воспринимаешь эту книгу слишком серьёзно, я знаю, потому что однажды мы уже поссорились из-за неё.

– Я больше не ссорюсь…

– Послушай меня – я никогда не лгал тебе, правда? Хорошо. Верь мне. Я не хочу читать тебе остаток этой главы, и я хочу, чтобы ты сказал, что не возражаешь.