Екатерина Горбунова - Попутный ветер

Хотя, что изменилось в таком случае? Если только сейчас, в этой жизни в сердце у Омциуса вечная боль и ночь, а ноги не нуждаются в сапогах. И он умеет делать разные забавные механические штуковины из различных материалов?

Брат, конечно же, не мог не кинуться бесстрашно спасать сорванца в тот страшный момент. Но ведь все могло закончиться и по другому? Одна смутная версия будущего сменяла другую. Что поблизости оказался отряд верных солдат, и они перебили хищников до того, как те повредили ноги брата. Что саблезубы были не голодны. Что в парке при дворце вообще никогда не водилось никого опаснее кошки. Что Омциус в конце концов был единственным сыном у своего отца. Сны были разрозненными. Не связанными между собой и с реальностью. Их объединяло лишь то, что после купания в холодной воде Омциус не подхватывал даже насморка.

А в реальной жизни после трагедии ни один придворный лекарь не гарантировал, что брат выживет. Он потерял много крови. Яд с клыков саблезубов не давал ранам закрываться. Принца съедал жар. Ни одно снадобье не помогало, и лишь на краткий период облегчало боль. Лаферт мучился меньше, отделавшись лишь испугом и неглубокими порезами на руках и ногах. За его жизнь не опасались, хотя он кричал во сне и температурил.

Потом из глубин Империи пришел Чудотворный странник. Поговаривали, что он — дракон и летает по ночам. Что он кого-то настойчиво ищет по всему свету, но пока не нашел. Что он не называет никому своего имени, потому что оно древнее и непонятное. Но принцев слухи не волновали. Странник искусно отнял исковерканные саблезубами ноги. Сшил раны так, что не осталось и следа. Собственноручно приготовил нужные лекарства, растирая в порошок травы, камни, и еще непонятно что. Сначала выздоровел Лаферт, а потом и Омциус пошел на поправку. И его первые механические ноги были созданы тоже Странником. Они были удобными, не натирали кожи, не требовали новых сапог. Но, увы, старший принц теперь не имел возможности стать полноправным королем. А все из-за старого закона Империи, по которому король должен быть здоровым и цельным, согласным сам с собой и своей совестью и честью. В ином случае, гласили легенды, печать власти, наложенная на грудь, сожжет претендента на трон дотла. Мальчик ничем не выдал своих чувств, хотя собственные отнятые ноги лишали его желаемого будущего. А на чувство вины, захватившее тогда душу Лаферта — просто никто не обратил внимания. Чувство вины не нарушает целостности.

Сон перекликался с мыслями и реальными воспоминаниями Олафа, скользил из яви в возможность. Смешивался с мечтами и идеалами. Он был светлым и очищающим. Дарил отдохновение не только телу, но и душе. Настойчиво прогоняемое прошлое в нем прочно вошло в свою нишу и заполнило, наконец, пустоту.

В завершении сна Омциус спокойно увещевал братишку не делать глупостей, вернуться в родной дом. Протягивал руку, улыбаясь. Объяснял, что нельзя действовать сгоряча и не разобравшись как следует. Принцы ведь очень мало говорили о происшедшем. Лаферт считал, что занял чужое место, а у Омциуса никогда не было случая его разубедить.

Юноша проснулся с улыбкой. Потянулся в истоме. Увидеть благодушно настроенного Омциуса — вероятно, хороший знак. Брат всегда заботился о нем. Даже терзаемый обидами. Даже источающий землистый дух недовольства и разочарования.

Олафу пришло в голову устроиться в компанию ветряных перевозок проводником, когда он понял, что Омциус не отступится от своей идеи охранить младшего братишку любой ценой. Было довольно волнительно — находиться под носом, и в то же время достаточно далеко.

Еще находясь в своих личных воспоминаниях и переживаниях, юноша кинул взгляд на пустую лавку, где лежала Летта до того, как его сморил сон. Лавка была пуста. Постель прибрана. В доме никого, кроме него, не было. Летта Валенса исчезла. Пытаясь обуздать охватившее душу беспокойство, Олаф оглянулся по сторонам. Будто ощупывал внимательным взглядом все вокруг, пытался отыскать какие-то детали. Плаща девушки на перекладине не оказалось. Вещи, одолженные у Олафа, аккуратно висели на спинке стула. Узелок со шкурой недоеда и прочей мелочевкой стоял у двери. По столу рассыпались веером все сигменты до одного.

— Мракнесущий тебе навстречу! — выругался юноша невольно.

Суетливо вскочил, собрал деньги, остальное оставил в доме. Вполне вероятно, что найдется тот, кому будут нужнее и сменная одежда, и шкура. А самому Олафу в данный момент хотелось сделать что-то невозможное, и повернуть время вспять. Юноша весьма смутно представлял себе, как происходит процесс вступления в число жителей Темьгорода. Возможно, он был сродни наложению печати власти. Ведь что-то же должно удерживать темьгородцев в пределах их рекреации? Но вполне вероятно, что это мог оказаться какой-то иной ритуал.

Он не мог поверить в то, что Летта все-таки решила в одиночку довести задуманное до конца, и видимо, навеяла на него сон. Где теперь искать эту упрямицу? Впрочем, кажется, именно на этот вопрос было ответить легче всего. Главное, было не опоздать.

Юноша побежал к городским воротам. Встречный ветер больно забивал легкие, драл волосы и раздирал глаза мелким сором. Но физические неудобства казались сущей ерундой. В висках стучали невидимые часы, и каждое мгновение, утекающее в невозвратное далеко, причиняло гораздо больше страданий. Целью стало успеть! Успеть, пока Летта не стала тенью Империи, пока ей можно любить и быть любимой. Пока есть надежда. Пока. Есть. Всё…

Городская таможня была открыта. Запертые на ночь ворота теперь распахнулись, вполне привычно и неотличимо от остальных имперских городов. Стражник, не закованный в латы солдат, а немного заспанный служащий, весьма обычного облика, размеренно и придирчиво осматривал приезжих. Он проверял документы, невозмутимо копался в тюках и свертках, абсолютно не претендуя на их содержимое.

Пока Олаф бежал по дороге, две или три повозки проехали внутрь Темьгорода, еще несколько образовали перед воротами небольшую очередь. На них сидели люди весьма удивительного облика: двухголовый мужчина, прижимающий к своей груди размеренно тикающие ходики, мать, обнимающая спящего ребенка с несоразмерно длинными руками и бочкообразным телом, одноглазый гигант и восьмиухий карлик. Видимо, все приехали в Темьгород по доброй воле. Рядом с ними не наблюдалось сопровождающих магов. Приезжие тихо и обыденно переговаривались между собой и были стоически спокойны. Это противоречило картине, невольно возникающей в воображении Олафа. Он привык думать, что в Темьгород везут несчастных, неумолимо не замечая их криков, слез, и обращаясь с ними несоразмерно хуже, чем с другими имперцами.