Ричард Байерс - Нежить

Очнувшись, Таммит ощутила острую боль в шее. Что–то мягко касалось её губ, а во рту чувствовался медный привкус крови. Она ничего не видела и не могла вспомнить, где находится и что с ней произошло.

Она знала только одно — её жажда была просто сокрушительной, а тот, кто сейчас кормил её кровью, кем бы он ни был, делал это слишком медленно. Она попытался схватить его, но руки отказались ей повиноваться. Она осознала, что вообще не чувствует тела ниже источника боли в шее.

Потому что, как она внезапно вспомнила, сотворенное Ксингаксом чудовище откусило ей голову. Ей стало интересно, находится ли её тело где–то неподалеку, и она ощутила укол страха — вдруг это было не так или на этот раз ей не удастся вновь обрести целостность? И тогда словно для того, чтобы удовлетворить её любопытство, она почувствовала, как плоть и кости в её шее начинают срастаться, соединяя голову с телом. В искалеченной Ксингаксом руке вспыхнула боль.

Когда кровь вновь начала циркулировать по её телу и к Таммит вернулась способность видеть, абсолютная темнота сменилась размытыми пятнами света и тени. Когда её зрение обострилось, она увидела, что к жизни её возвращает Барерис. Возвращает кровавыми поцелуями.

Когда он поцеловал её снова, она ответила, и он отпрянул, радостно и недоверчиво уставившись на неё. При виде его улыбки Таммит почувствовала стыд и сожаление. У тебя нет причин быть счастливым, подумала она. Я уничтожила тебя. Я стану твоей смертью. Затем очередной приступ жажды отмел эти мысли в сторону.

Подтащив его к себе, она принялась облизывать и обсасывать его губы. Текущей из них крови было все равно недостаточно, и это лишь раздразнило её. Удостоверившись, что её тело достаточно окрепло и от резкого движения не развалится на две части, она взглядом поискала иной источник живительной влаги

И увидела рану на его запястье. Вытекшей из неё кровью были измазаны и она, и он, и стол, на котором она лежала. Но Таммит осознала, что и этого ей окажется недостаточно. Ей был необходим более близкий контакт. Потому что на этот раз она жаждала не просто его крови. Она жаждала полностью с ним слиться.

Скользнув губами по шее барда, Таммит вонзила клыки в пульсирующую вену и принялась срывать с него одежду. Когда Барерис осознал, что было у неё на уме, то тоже принялся её раздевать.

Их тела яростно сплелись. Возбуждение уносило её все выше и выше, и через некоторое время она почувствовала, как бешено колотится сердце Барериса, которое, несмотря на чрезвычайную нагрузку, пыталось поддерживать жизнь в его теле.

Хорошо. Пусть оно взорвется. Пусть он умрет. Его смерть станет ступенькой на пути к триумфу, к которому она так стремилась.

И все же мысль о его гибели была невыносима.

Некогда в подобной ситуации её вампирские инстинкты непременно взяли бы над ней верх. Сейчас они оставались все так же сильны, но у неё было десять лет на то, чтобы научиться их контролировать. Хотя это и оказалось сложнее всего, что она когда–либо делала, она заставила себя остановиться и, вытащив клыки из его шеи, облизала раны, чтобы те поскорее затянулись.

В тот же миг он потерял сознание и завалился на неё, обмякнув, словно мертвый. Она выбралась из–под его тела, устремилась к двери и начала звать на помощь.

Когда глаза Барериса распахнулись, он обнаружил, что кто–то отнес его в настоящую кровать. Рядом с ним, держа его за руку, сидела Таммит. Её пальцы оказались так же холодны, как и обычно. Она снова была полностью одета.

— Воды, — прохрипел он.

— Так и знала, что она тебе понадобится, — Осторожно, словно мать, поднимающая больного ребенка, она помогла ему сесть и поднесла чашку к его губам. Холодная жидкость имела металлический привкус.

— Спасибо.

— Ты как? — спросила она.

— Ещё слаб, но, думаю, все будет в порядке.

— Я позвала целителя, как только мы… закончили, — она опустила взгляд. Он и не думал, что ещё раз когда–нибудь увидит её смущенной.

Барерис хихикнул, и это заставило его закашляться.

— Должно быть, я представлял собой забавное зрелище — весь измазанный кровью, одежда в беспорядке и раны на запястьях и губах.

Таммит вернула ему улыбку.

— Особенно учитывая то, что я тоже была полураздета и вся в крови, а рука не зажила до сих пор, — она подняла левую кисть, чтобы он смог её разглядеть. Она начала исцеляться, но плоть и кожа на голых костях и сухожилиях ещё практически не восстановилась.

При виде этого зрелища Барерис почувствовал боль.

— Во имя Арфы!

— Не волнуйся. Стоит мне выпить крови, и процесс, скорее всего, завершится.

— Похоже, в тот раз мне не стоило так спешить.

Таммит нахмурилась.

— Кровь не обязательно должна быть твоей.

— Я понимаю, каждый раз такого повторяться не может. Иногда тебе нужно просто есть.

— Ты спас меня, и я тебе благодарна. Но то, что тогда произошло между нами — это противоестественно.

— Чувства говорили мне иное.

— Я выпила слишком много. Я почти тебя убила.

— Я знаю.

— Так будет происходить каждый раз — жажда будет побуждать меня насладиться зрелищем твоей смерти.

— Я доверяю тебе.

— Тогда ты идиот!

— Возможно. И ты была права. Мы уже не те, кем были. Мы стали более жалкими и порочными. И поэтому нам уже не вернуть ту любовь, что соединяла нас раньше. И все же между нами, кем бы мы ни стали, осталась связь, и зачем нам нужно от неё отказываться? Почему бы не посмотреть, куда она может нас привести, и не насладиться её плодами? Зачем останавливаться?

— Чтобы спасти твою жизнь.

— Со дня битвы при Тазарской крепости мне на неё наплевать.

— А мне — нет, — Таммит вздохнула. — Но, если ты вновь потянешься ко мне, я тебя не оттолкну.

Стук в дверь отвлек Маларка от изучения последних донесений, и он осознал, что чувствует жжение в пересохших глазах. Протерев их, он произнес:

— Входите.

Внутрь, в одной руке неся поднос, а второй придерживая дверь, проскользнул худой, веснушчатый парнишка. Неужели уже настала пора ужина? Должно быть, да — небо за окном окрасилось алым, а острый аромат жареной свинины заставил желудок Маларка забурчать.

Мальчик огляделся. Комната была просторной и должным образом обставленной, но почти на всех горизонтальных поверхностях громоздились карты, книги, регистры и груды пергамента.

Переложив стопку бумаг на пол, Маларк освободил край стола.

— Можешь поставить здесь.

— Да, сэр, — слуга положил поднос туда, куда было велено, затем повернулся, чем–то заинтересовавшись. Склонив голову вперед, он шагнул к самой большой карте в покоях — столешнице с изображением Тэя и его ближайших соседей. На ней было множество меловых пометок и расставленных Маларком фигурок из олова и меди, обозначавших флоты и армии южан и северян соответственно.