Робин Хобб - Странствия Шута

- И когда у меня будет шанс, Шут, я сделаю то же самое с теми, кто мучил тебя. И теми, кто обрек тебя на мучения.

- Двалия, - сказал он полным ненависти голосом. - Она была там. Наблюдала с галереи. Передразнивала мои крики.

- С галереи? - в замешательстве спросил я.

Он уперся ладонями мне в грудь, отталкивая. Но я не обиделся, понимая его внезапную потребность в уединении. Высоким голосом, едва не срывающимся в истерический смех, он сказал:

- О да, у них есть галерея. Это, скорее, арена, гораздо более отвечающая их изощренным вкусам, чем вы, жители Бакка, можете себе вообразить. Там они могут разрезать грудь привязанного вниз головой бесполезного для них ребенка, чтобы показать будущим целителям бьющееся сердце или отек легких. Или пытки. Многие приходят, чтобы посмотреть на пытки, некоторые записывают каждое сказанное слово, другие просто коротают утомительный день. Фитц, когда ты можешь контролировать ход событий, устроить голод или сделать богатым целый морской порт и всех живущих рядом, страдания единственного человека значат все меньше и меньше. Мы, Белые, стали для них своего рода имуществом, которое они разводят или убивают, когда им заблагорассудится. Да, у них есть галерея. Оттуда Двалия смотрела, как я истекаю кровью.

- Хотелось бы мне убить ее для тебя, Шут.

- Мне бы тоже этого хотелось. Но есть и другие. Те, кто возвысил и воспитал ее, те, кто дал ей власть и полномочия.

- Да, расскажи мне о них.

Шут рассказал еще много разных подробностей в тот день, и я внимательно слушал его. Чем больше он говорил, тем спокойнее становился. Он знал, какие детали будут нам полезны. Знал, что поздней весной пополняются запасы воды во дворце, знал о четырех башнях, в которых ночевали члены Совета. Он знал, какие горны звучали, когда простому народу разрешалось пересечь дамбу и войти в укрепленный город Белого Острова, и знал звук колокола, который предупреждал об опасности быть затопленным приливом и необходимости покинуть дамбу. Он знал о большом доме внутри сада, обнесенного стеной, населенном Белыми и полу-Белыми, не видевшими иного мира, кроме этого.

- Выращенные, как скотина в загоне, и считающие загон всем миром. Когда я впервые попал на Клеррес, Служители держали меня отдельно от своих Белых, и я действительно верил, что я единственный Белый, оставшийся во всем мире. Единственный Белый Пророк для своего поколения, - он замолчал, а потом вздохнул. - А затем Бледная Женщина, в то время еще почти девочка, потребовала встречи со мной. Она возненавидела меня сразу, как только увидела, потому, что я был так уверен в том, кем являюсь. Она распорядилась, чтобы меня отметили татуировкой, что и было сделано. А когда они закончили, они поселили меня с остальными. Фитц, они надеялись, что я буду участвовать в их программе по размножению. Но я был молод, слишком молод, чтобы интересоваться такими вещами, а истории, которые я рассказывал другим о своем доме, семье, рыночных днях, коровах, дающих молоко, сборе винограда на вино… О, как они завидовали моим воспоминаниям и как настаивали, что это всего лишь сказки. Дни напролет они высмеивали меня и держались обособленно, но вечерами собирались вокруг, задавая вопросы и слушая истории. Они издевались даже тогда, но я чувствовал их голод. Хотя бы небольшой промежуток времени у меня было все то, чего они никогда не знали. Любовь родителей. Поддразнивания сестер. Маленький белый котенок, который охотился за моими ногами. Ах, Фитц, я был таким счастливым ребенком.

Истории, которые я рассказывал им, разжигали мой собственный голод до тех пор, пока я не начал действовать. Я сбежал, и проделал долгое путешествие в Баккип, - он пожал худыми плечами. - Чтобы дождаться и найти тебя. Чтобы начать наш общий путь.

Он говорил и говорил, и я был так рад, что он делится со мной столь многим, чего я раньше не знал. Я сидел и слушал, боясь развеять возникшее откровение. Когда он замолчал, я понял, что день клонится к закату, а у меня еще полно дел.

Я убедил его разрешить мне вызвать Эша с едой и, возможно, даже попросить наполнить ванну. Потому что я догадался, что он не мылся и не переодевался со времени несчастного случая. Когда я встал, чтобы уйти, он улыбнулся мне.

- Мы собираемся туда, собираемся остановить их, - это звучало, как обещание.

- Я всего лишь один человек, Шут. А для твоего похода нужна армия.

- Или отец похищенного и убитого ребенка.

Боль и ярость захлестнули меня от этих слов. Я ничего не сказал, но ощутил тонкую нить сопереживания и понимания между нами. Он ответил на это вслух.

- Я знаю, - сказал он. – Знаю.

Позже этим же днем я постучал в дверь Чейда, а затем, когда никто не ответил, проскользнул внутрь. Он дремал в мягком кресле перед камином, положив одетые в носки ноги на стульчик. Я подошел к двери его спальни, ожидая увидеть кого-нибудь на дежурстве – Шайн, Стэди или одного из учеников Скилла.

- Мы одни. На сей раз.

От его слов я вздрогнул и развернулся. Он не открыл глаз.

- Чейд?

- Фитц.

- Ты выглядишь гораздо бодрее, чем в прошлое мое посещение. Почти как раньше.

Он глубоко вдохнул и открыл глаза. Бодрствуя, он выглядел гораздо старее, нежели спящим.

- Мне не лучше. Я не могу пользоваться Скиллом. Отныне ни одна часть моего тела не чувствует себя хорошо. Мои суставы болят, а желудок не принимает почти никакой пищи, - он смотрел на свои ноги, вытянутые перед огнем. - Они догоняют меня, мой мальчик. Все эти годы.

Не знаю, что заставило меня это сделать, но я шагнул к его креслу и сел на пол рядом с ним, словно мне снова было одиннадцать, а он оставался моим учителем. Он протянул свою костлявую руку и потрепал мои волосы.

- Ах, мой мальчик. Мой Фитц. Вот ты где. Но когда ты уезжаешь?

Он знал. В этот момент он снова стал для меня Чейдом, которому известно все на свете. Какое облегчение поговорить с кем-то, кто понимает тебя, как никто другой...

- Так быстро, как только смогу. Я ждал погоды, собирал информацию и восстанавливал свой Скилл. Тренировался и практиковался с мечом. Как же много времени я потратил впустую!

- Заточить свой меч – это не значит потратить время впустую. Ты, наконец, понял это. И теперь ты не ученик и даже не подмастерье. Твой поступок делает тебя мастером.

- Спасибо, - спокойно произнес я, удивляясь, сколько мужества прибавили мне эти слова. - Часть пути мне придется проделать через колонны, затем путешествовать по суше, а потом сесть на корабль. Меня ждет очень дальняя дорога.

Он кивнул. Его рука все еще покоилась на моей голове.

- Мой сын хочет отправиться с тобой, - тихо проговорил он.

- Лант?

- Да. Он часто говорит это мне, когда думает, что разговаривает с моей пустой оболочкой. Он хочет ехать. И я этого хочу, возьми его с собой. Позволь ему проявить себя и вернуться домой мужчиной.