Виктория Угрюмова - Все волки Канорры

— Сочувствую, — ответил Мадарьяга, нервно витая под потолком.

— А почему — там?

— Где нахлынуло — там и сочувствую.

Лилипупс почесал в макушке и, неожиданно проявив силу воображения, подытожил:

— А теперь сказанное поясню своими словами: в доме утром должно быть тихо, чисто и спокойно, как на кладбище. В том числе и в прочее время суток.

Ученые знают, что есть в природе любой катастрофы такой момент, когда она, собственно, и становится катастрофой. Та критическая точка, та последняя капля, переполняющая чашу, камешек, после падения которого сходит с гор сметающая все на своем пути лавина… ну, вы поняли. Этот самый критический камешек радостно вкатился в тронный зал, привлеченный невероятной возможностью поговорить чуть ли не со всеми сразу. Мардамон в новой мантии и с невероятным гроссбухом под мышкой, пританцовывая, ворвался в эпицентр событий, даже не удосужившись уточнить, к месту ли его пламенное выступление.

— Доброе утро! — воскликнул он, не обращая внимания на необычный декор помещения. — Как хорошо, что вы здесь. Я составил краткий план по жертвоприношениям на будущий год. Утвердить бы.

Более внимательный человек заметил бы, как, тихо мерцая, растворился в воздухе Мадарьяга; как слился с пышной лепниной потолка черный кожаный халат; с каким интересом подался вперед Такангор, давно соскучившийся по зрелищам типа Кровавой Паялпы; и как охнул добросердечный Зелг, предвидя неизбежную эскалацию конфликта.

— Что у вас, голубчик? — подозрительно кротко спросил Думгар.

— Я тут подсчитал приблизительные затраты — весьма скромная сумма получается, если подумать. Мы на одни только десерты тратим не намного меньше. А тут на севере есть прекрасная страна. Государство крохотное, но весьма благополучное, граждане вполне упитанные. Чудесный материал для жертвоприношений. Давайте заглянем? — Даже легкомысленный Мардамон не мог не отметить, что глаза голема подозрительно сверкают, и этот взгляд не похож ни на отеческий, ни на ласковый, ни на одобрительный. — Расходов, повторяю, почти никаких. А что это у вас такое интересное в руках? Оригинальный, кстати, предмет, его можно использовать во время торжественных ритуалов…

В этот момент дискуссия перестала быть конструктивной.

И поскольку все присутствующие были снова вовлечены в энергичную беседу, никто не удосужился спросить, почему такой шум и гам не привлек внимание двух милых троглодитов, которые обычно не оставались в стороне от общественной жизни, внося в нее посильную лепту. Зря, как вы понимаете, не спросили.

И день понесся дальше: отличный завершающий аккорд уходящего лета; достойная увертюра к наступающей осени.

* * *

Великих мужей рожают не матери, а Плутархи

С. Е. Лец

Как помнит наш постоянный читатель, помимо прочих неоспоримых достоинств, у королевского библиотекаря господина Папаты был замечательный внутренний голос. Карьеру певца с ним не сделаешь, но зато он давал отличные советы, остроумно шутил и доблестно скрашивал одиночество своего владельца. Он вел себя так, будто у него на плечах тоже имелась своя голова, и частенько любил повторять, что одна голова хорошо, а две — лучше. На что Папата, не имевший чести быть знакомым с Каванахом, беззлобно огрызался, что в таком случае величайший полет мысли должен продемонстрировать трехглавый зверь Ватабася. А внутренний голос прозорливо отвечал: поживем — увидим.

Одна голова не только хорошо, но и вполне достаточно

Е. Свистунов

Правда, сегодня, внутренний голос ничего не советовал господину Папате, не шутил и не комментировал — накануне вечером они разругались вдрызг. Началось, как водится, с пустяков.

Обнаружив в архивах Тайной службы тот самый отрывок документа, свидетельствующий, что Гогил Топотан отправился искать Хранителя, господин Папата вцепился в него, как краб — в веточку коралла, которую он несет своей возлюбленной. Далеко не всякий имеет удовольствие наблюдать краба в этом состоянии, но поверьте на слово ученым, он буквально светится от счастья, как и наш достойный библиотекарь.

Сперва внутренний голос разделял радость господина Папаты: так же бессвязно восклицал, хмыкал, предвидел грандиозный переворот в исторической науке и архивном деле; предсказывал им прижизненную славу и гарантированное бессмертие; именную статью во всех приличных энциклопедиях и справочниках; и нес прочую милую чепуху, которую так необходимо слышать тому, кто только что совершил открытие века. Однако, когда речь зашла о том, как именно распорядиться сенсационной находкой, в стане единомышленников случился раскол. Если продолжать аналогию с крабом и веточкой коралла, то господин Папата был тем крабом, который отложил коралл в сторону, решительно снял со своего панциря актинию, с которой он мирно сосуществовал всю предыдущую жизнь, и объявил ей о разводе по причине абсолютной несовместимости характеров и непримиримых противоречий.

— Что значит, ты не покажешь графу этот документ? — кричал внутренний голос, возмущенный до глубины своей половины папатовой души.

— Это значит, что я не стану отдавать властям такой бесценный материал, рискуя больше никогда его не увидеть. Они же его приберут к рукам, поставят гриф «Совершенно секретно» — и ищи ветра в поле, доказывай, что он вообще существовал. Знаем, проходили, и не раз.

— Граф так с нами не поступит.

— Еще как поступит. Нет. Сперва мы изучим каждую букву, опишем, зарегистрируем, составим статью, отправим ее сразу в несколько журналов и библиотек, засвидетельствуем авторство находки — и тогда, пожалуйста. Пускай пользуются плодами наших изысканий, как всегда поступают сильные мира сего с безответными учеными вроде меня.

— Но это же жизненно важные сведения! — восклицал голос. — Тут судьбы мира на кону.

Господин Папата отвечал в том смысле, что его не слишком волнуют судьбы жестокого и равнодушного мира, в котором так мало людей готовы разделить с тобой тревоги по поводу установления исторической справедливости и восстановления правильного порядкового номера Лже-Жиньгосуфа Тифантийского. Внутренний голос нехорошо обругал Лже-Жиньгосуфа, и господин Папата рассвирепел. Он пообещал, что еще несколько таких комментариев, и Тайная Служба вообще может распрощаться с надеждой увидеть этот пергамент.

— Ты не имеешь права так поступать, — увещевал внутренний голос.

— Я не имею права? Это ты не имеешь права!

— Ах, это я не имею права!

— Да, именно ты! И потом, мы ведь могли и не найти этот крохотный и такой незаметный клочок в этом огромном, практически необъятном архиве!

— Но ведь мы нашли.

Тут господин Папата и совершил ошибку.