Виктория Угрюмова - Все волки Канорры

— Как это — чего? — изумился Дотт. — А то никто не знает: завладеть душой Таванеля, книгами Каваны, Кассарией.

— Это все средства. А цель?

— Тоже мне пухнямский тарантас. У таких безумцев цель всегда одна — власть над миром, сдался он им, как пупазифе лиана.

— Это как раз понятно, — кивнул да Унара, — странно другое: обычно такую силу и такие устремления невозможно долго держать втайне. Почему мы не слышали о нем прежде? Почему вообще не знаем его имени? Даже Галеас Генсен — не маньяк-отшельник, а король, то есть облечен властью над сотнями тысяч подданных. Не думается, что наш таинственный противник настолько наивен, что собирается в одиночку управиться со всеми нами.

— В жизни любого известного злодея есть момент, до которого он был неизвестен, — проворчал Дотт, недовольный тем, что все заняты сущими пустяками и разводят церемонии, вместо того, чтобы дружно и сплоченно спасать его от потенциальных невест.

— Вот уж не знаю, — задумчиво сказал Такангор. — А я бы, может, не стал привлекать к себе лишнего внимания. Если он так велик, что для него одинаково равны король и лавочник, на что ему сдалась вся эта тягомотина с управлением государством, все эти пересуды, кривотолки и газетные статьи?

— И я так сказал! — радостно подтвердил Юлейн. — Мне бы его возможности, я бы запретил и какофонический фонтан, и тещу, и ежегодные выступления в Наглядном Уголке Беспардонного Назидания.

— Извините! — возмутился Бургежа. — Статьи нужны всем.

— Статьи нужны как раз не всем, — встрял Мардамон. — А вот жертвоприношения в данном случае не просто уместны, но и необходимы… Я там воздвиг воздвиг…

— Тотомагоса точно натравили на вас, — посочувствовал Бедерхем. — Никаких сомнений.

— И уже давно, — кротко вздохнул Зелг.

— А мы уверены, что наш славный генерал — основная цель неизвестного врага? — осторожно уточнил Думгар.

— К сожалению, да, — ответил почему-то Галармон. — Я полагаю, что в этом свертке как раз и находится ваш сбежавший демон безумия, и это значит, что он лично явился расправиться с милордом Такангором, чему все мы были непосредственными свидетелями. — Он смущенно помолчал и добавил. — И участниками.

— Поразительное бескультурье и отсутствие приятных манер, — сказал донельзя рассерженный минотавр, и шерсть на нем снова встала дыбом. — У меня из-за него знаете, сколько неприятностей может быть? Одно покушение я маменьке как-нибудь объяснил несчастливым стечением обстоятельств, а за второе она с меня точно голову снимет.

Острые уши Бедерхема встали торчком, глаза сузились до вертикальных щелочек.

— Вы хотите сказать, что этот вот спеленатый кокон — Тотомагос?

— Ну, он не представился, однако сомнительно, чтобы в поместье появились сразу два существа с такими способностями. Мы склонны возлагать ответственность за весь этот переполох на создание в указанной упаковке, — пояснил осторожный, как все финансисты, Гизонга.

— А какой он собою? — спросил оторопевший демон, делая над пакетом странные пассы.

— Ну, — сказал Фафут, который в последнее время увлекся лицедейством, — примерно вот такой, с позволения вашей милости, желтоглазый пучеглазик.

Он старательно втянул полные щеки, поднял брови, выпучил глаза и оттопырил уши руками.

— И ноги еще такими кочеврягами со всякими причучками.

— Пучеглазик и ноги с причучками? — переспросил Бедерхем и снова повел ладонью над свертком. — Похоже, это и вправду он. Но как вам удалось? Много чудес видел я в Кассарии, особенно, в последний год, но при всем уважении к милорду Топотану, позволю себе усомниться. Тотомагоса захватить почти невозможно, ибо он погружает большинство существ в пучины неистового безумия, пробуждает к жизни тайные желания и худшие черты характера, как бы ломает все внутренние барьеры и отменяет запреты, отчего существо, находящееся под действием его магии, обычно уничтожает либо себя самое, либо крушит и громит все вокруг. А сам он своим жертвам невидим. Безумное сознание не способное отличить иллюзию от реальности, вообще его не воспринимает. Иммунитет к его чарам есть только у демонов, рангом выше, чем он сам, у некоторых — подчеркиваю, только некоторых первородных существ, и им подобных.

Деликатный Бедерхем умолчал о том, как именно он представляет себе безумного Такангора, но все и так понимали, что он весьма высоко оценивает потенциал мужественного полководца.

Он всегда откусывал больше, чем мог проглотить –

и потом проглатывал это

Уильям де Милль

— Хорошо бы, чтобы сознание его не воспринимало, — прогудел Такангор. — С превеликой бы радостью. А то, вообразите, сидим в «Расторопных телегах», ведем увлекательную дружескую беседу, достойно окропленную соответствующими напитками, и вдруг все начинают вести себя как-то странно.

Минотавр возмущенно подергал хвостом. Он тоже посчитал лишним пускаться в подробности, и не стал говорить, как удивился, когда крупная рыжая крыса, официант Муфларий, встопорщив шерсть как на сапожной щетке и алчно сверкая глазами, принялся наскакивать на него, требуя чаевых. «Много! Много! Много чаевых!». Влетел в двери Бургежа с диким криком:

— Все пропало! Все пропало!

И вылетел обратно без объяснения причин. На смену ему явился Гописса и сцепился с Фафетусом, упрекая того в плагиате пирожков, хотя ровным счетом никаких пирожков в «Расторопных телегах» отродясь не подавали. Такангор собрался было удивиться этому явлению, но тут еще граф да Унара внезапно начал лепить из картофельного пюре печально известный какофонический фонтан, а господин главный бурмасингер полез на стол, чтобы ему позировать. Галармон, подхватив, фигурально выражаясь знамя Гописсы, затеял дуэль с Фафетусом, Гизонга обвинил Нунамикуса Пу в незнании арифметики, и достойный скелет обрушил на главного казначея не только свой праведный гнев, но и крупные канцелярские счеты. Такангор растерянно вертел головой, пытаясь понять, какая муха всех покусала, когда ему на глаза попался странный посетитель.

Завсегдатаев «Расторопных телег» он знал наперечет. Конечно, это мог быть случайный прохожий, но откуда бы это вдруг в Виззле взялся случайный прохожий? К тому же, когда они пришли, никаких посетителей в баре не было, а потом никто не заходил и напитков не заказывал — в этом минотавр мог поклясться. Другой на его месте подумал бы тут, что за беседой с друзьями просто не заметил нового гостя, ну, не обратил внимания. Однако Такангор на память не жаловался, а собственным глазам и рассудку доверял больше, чем посторонним умозаключениям. Когда он был в чем-то убежден, ничто на свете не могло убедить его в обратном.

А посетитель, между тем, вел себя самым неподобающим образом. Он неприлично таращился на минотавра, да так, что его огромные желтые глаза буквально выкатывались из орбит, и строил разные гримасы. Но, похоже, никто, кроме Такангора, то ли не видел его, то ли не придавал значения тому, что видит.