Дмитрий Баринов (Дудко) - Ардагаст, царь росов

Не стало и самого племени авхатов. Тех, кто не погиб под сарматскими мечами, поглотила ненасытная утроба невольничьих рынков. То же стало и с другими племенами; уцелевшие ютились в маленьких городках на днепровских кручах. К ним бежали немногие спасшиеся жрецы. Но у народа, теперь звавшего себя венедами, уже были другие наставники: лесные колдуны, умевшие ублажить хоть лешего, хоть беса косматого, хоть Ягу — всех чертей мать, хоть самого Чернобога. Этим не было дела до Света и Тьмы, до Правды и Кривды. Трудно было устоять перед насмешками: «Ну что, помогли вам ваши светлые боги?» Нелегко было тягаться в колдовстве с теми, кто с чёртом как со своим братом. И лишь самые твёрдые духом смогли сохранить верность Огненной Правде и передать светлую мудрость потомкам.

Всё это знал белый кречет. Он облетел святилище по ходу солнца, опустился в поле у северо-западного входа и вдруг превратился в человека средних лет, плечистого, с широким добродушным лицом и белокурой бородой, в полотняной венедской одежде. Белый плащ и длинные нестриженые волосы обличали в нём волхва. Ещё сверху он заметил, что к святилищу едут два всадника: один по северной дороге, другой по западной. Первый был сармат в белом кафтане и белом плаще, с мудрым спокойным лицом и длинными седыми волосами. Его высокий жреческий башлык увенчивала золотая фигурка крылатого архара. Второй — полный длинноволосый грек в пыльном плаще и шляпе. Ко входу они подъехали почти одновременно. Волхв поднял руку в приветствии:

— Доброслав, здравствуй! Стратоник, да светит тебе Солнце!

— Да светит Солнце всем людям! — откликнулся грек и мешковато слез с лошади. — Никогда не любил ездить верхом, да ещё быстро, но чего не сделаешь ради новых знаний. После Геродота здесь, похоже, не бывал ни один образованный эллин. А если и бывал, не написал ни строчки об этом священном месте.

— Зато ты ради строчки в своей книге отправишься в подземный мир к чертям в гости, — покачал головой сармат. — А ты, Вышата, зовёшь меня по-венедски, чтобы напомнить, чьё это святилище? Мы, степняки, когда-то почитали его не меньше вашего. Так что зови меня и здесь Авхафарном.

Сармат легко соскочил с коня, и жрец, волхв и философ радушно обнялись. Они, казалось, не заметили, как из насыпи в южной части вала бесшумно восстало видение: всадница на вороном коне, в чёрной сарматской одежде. Её чёрный кафтан был расшит множеством золотых бляшек, пояс сиял золотом и голубой эмалью, а на пышных чёрных волосах, падавших на плечи, блестел золотой венец. На гордом красивом лице выделялся хищный ястребиный нос. У пояса всадницы висели меч и колчан, а в вырезе кафтана тускло поблескивал наборный панцирь. Воительница беззвучно спустилась с вала и скрылась внутри святилища.

Трое подошли к северо-западному входу, и сармат положил руку на плечо волхва:

— Иди первым, Вышата! Посмотрим, какой из тебя наследник авхатов и потомок великого мага Атарфарна.

— Три пары валов, четыре пары маленьких курганов, а всего семь пар... — задумчиво проговорил грек. — Да это же семь врат семи светил на пути в небесное Царство Солнца! И лишь праведная душа может их преодолеть...

— Не подсказывай, Стратоник! Здесь не греческая школа, и вы не мальчишки, а маги, — строго произнёс Авхафарн. — Гляди, Вышата, я не вмешаюсь, даже если на твоём пути встанет сам страж этого прохода.

— Ваю, бог ветра и смерти, — кивнул Вышата. — Мы зовём его Вием и Стрибогом. Его взгляд смертоносен — для того, чей дух недостаточно твёрд.

— Да, как для того молодого волхва, что вздумал провести здесь три ночи у могилы царицы Саузарин. Не лучше ли тебе, волхву Сварожичей, Даждьбога и Огня, войти через проход Солнца — юго-восточный? Или Огня — юго-западный? — Голос сармата звучал чуть ли не издевательски, лукавая улыбка пряталась в седой бороде.

— Главный проход — этот, и я пройду им, — тихо, но твёрдо сказал Вышата и пошёл вперёд, воздев руки.

На его пути, между концами двух первых валов, внезапно встала серебристая, струящаяся, с зеркальным блеском стена. Была то ртуть или свет, подобный металлу? Волхв сделал несколько знаков рукой, произнёс заклинание, и стена расступилась перед ним, а затем и вовсе пропала. Потом одна за другой вставали ещё шесть стен: красный жар меди сменялся серым холодом железа, тусклый блеск олова — спокойным сиянием серебра, нестерпимый, полный жизни свет расплавленного золота — мертвенной безнадёжностью свинца. Сердце грека сжималось в восторге всякий раз, когда венед преодолевал очередную преграду. Преодолевал спокойно, словно пробираясь через дремучий, но хорошо знакомый лес, уверенно подбирал заклятия и знаки, иногда доставал из висевшей через плечо котомки какие-то травы или обереги.

— Надо же! Моложе меня, и книг читал, конечно, меньше, а уже прошёл все семь степеней посвящения, — восхищённо бормотал Стратоник.

Наконец пала последняя, свинцовая преграда. И тут в проход, надменно улыбаясь, въехала призрачная всадница и предостерегающе подняла руку:

— Я Саузарин, Черно-золотая, царица росов, хранительница Экзампея. Венедам здесь делать нечего.

— И кто же тебя поставил хранить наше святилище от нас самих? — смело взглянул ей в лицо Вышата.

— Артимпаса, богиня войны, которая дала нам победу над вами. Или вы уже победили росов своими дубинами и рогатинами? — Сарматка, упёршись рукой в бок, закачалась от смеха.

— Побеждают не только силой, царица.

— Чем же ещё? Коварством? Или такими вот колдовскими штучками?

— Правдой и мудростью. Этим оружием ты, похоже, не владеешь.

— Хочешь сказать, что я дура? Знаешь, что мой муж Сауасп делал с такими наглецами?

— «Обличай мудрого — он полюбит тебя. Обличай глупого — возненавидит». Так сказано в священной книге иудеев, — подал голос грек. Вместе с Авхафарном он встал рядом с Выплатой.

— Здравствуй, царица! От меня, верховного жреца росов, ты тоже охраняешь святилище? — спокойно осведомился сармат.

— Кого ты привёл сюда, Авхафарн? — удивлённо вскинула глаза Саузарин. — Твои чары помогли нам овладеть Экзампеем. За эти двадцать лет...

— Я постарел и поумнел. Мы хотели завладеть золотым сердцем Скифии, а оно не далось нам. Потому что дары Колаксая — только для хозяев этой страны.

— По-твоему, мы здесь ещё не хозяева?

— Нет, Саузарин. И ты — не единственная хранительница Экзампея, — раздался громкий, решительный голос из-за валов.

В проход между изогнутыми валами въехал всадник — молодой, с золотистыми волосами и красивыми тонкими усами, в белой венедской одежде и кольчуге, с мечом и акинаком у пояса. За ним следовали ещё два конных венеда: седой, но крепкий ещё старик и сильный, стройный воин лет тридцати, с лохматыми чёрными волосами и такой же лохматой, тёмной, как грозовая туча, бородой. У всех троих на изорванных кольчугах запеклась кровь. Кони венедов ступали величаво и бесшумно — даже трава не шелестела.