Девид Мэйсон - Башня Медузы

— Не бойся, друг, — сказал Оуэн. Затем попробовал другую струну. — Я припоминаю песню из того мира, что был в моем сне… Вот послушай.

Он заиграл, и полилась незнакомая, звучавшая еще слегка неуверенно, мелодия, которая, казалось, металась от веселых аккордов до самых трагических. Кайтаю никогда еще не приходилось слышать, чтобы Оуэн играл что-либо подобное, и музыка эта почему-то беспокоила.

— Кажется, у нее есть и слова, — сказал Оуэн, не снимая пальцев со струн, — но я их забыл.

Народ Феппов, казалось, был потрясен. Та женщина, что держала ребенка, попятилась от огня, а другая прикрыла свой рот каким-то странным, словно ритуальным, жестом. Молодой мужчина подался вперед, широко и без выражения раскрыв глаза, будто в опьянении. Он ритмично покачивался и вдруг запел под звуки арфы.

— Он знает слова! — вскрикнул Оуэн, глядя на него во все глаза.

Одетый в шкуру человек пел негромкую, чарующую песнь, слова которой ничем не походили на тот язык, на котором только что говорил его народ. Оуэн аккомпанировал ему, перебирая струны.

— Кии-са, номапи, аб-мен, ахсвела хои, — пел человечек. А Оуэн, продолжая играть, стал подпевать по-другому:

— Где вечная весна, нет зимы, мы идем под знойным солнцем, без конца, вдоль замерзшей реки… где стоят деревья из камня…

Вдруг старейшина племени что-то коротко и хрипло крикнул и ладонью прикрыл поющему рот. Певец вздрогнул и остановился. Он казался очень испуганным.

Оуэн снял руку со струн и тоже прекратил игру.

— Похоже, я чем-то напугал наших маленьких друзей, — сказал он задумчиво. — Как ты думаешь, Кайтай, в чем дело? Чего они так испугались?

— Думаю, они где-то слышали нечто подобное, и… а может, их тоже посещают видения, — отозвался Кайтай. — Где ты узнал эти слова?

— Я вспомнил их, когда он запел, — отвечал Оуэн. — Ах… ну, довольно, довольно. Не можем же мы все время пугать этот замечательный народец, тем более когда над огнем такой чудный кусок мяса. Спрячу-ка я пока что арфу.

Он приподнял клапан дорожного мешка и стал укладывать туда арфу, но тут черная шкатулка скользнула вперед, и уголок ее высунулся из мешка. Заметив это, Оуэн поспешно спрятал его, но люди маленького племени тоже заметили этот уголок и глядели на него с таким выражением, которое не было похоже на простое любопытство.

— Там лежит всего лишь старая кость, — ободряюще заговорил Оуэн. — Понятно? Просто ящичек. Ах, мясо, похоже, уже готово. — Он потянулся вперед, указывая ножиком на мясо, и выразительно облизнулся, подтверждая, что он очень голоден.

Человечки засмеялись, забыв свои страхи, и стали резать мясо, передавая куски гостям.

— Я не стану спрашивать, что это за мясо, — говорил с набитым ртом Оуэн, — а может даже, кто это был. — Он со смехом отрезал еще ломоть для Зельзы.

— Похоже, тебе стало лучше, рыжебородый, — сказала цыганка. Не сводя черных глаз с Оуэна, она вцепилась белыми зубами в мясо.

— Это та пища, которой мне не хватало, — весело отозвался он. — Кусок жареного мяса мигом устранит все видения иных миров. Спроси Кайтая — он то и дело постится, чтобы разговаривать со своим небесным медведем. А потом целую неделю сам ходит хмурый, как медведь. А я создан для еды, моя девочка, не для видений. Такая пища просто бесподобна. К ней не хватает только вина.

— И женщин, — добавил Кайтай.

— Не слушай этого желтолицего аскета, детка, — запротестовал Оуэн, — он интересуется не женщинами, а одной только мудростью.

— Ведь могут же быть на свете и мудрые женщины, так что можно получить двойное удовольствие, — обиженно откликнулся Кайтай. — Хотя, по правде сказать, мне такие редко попадались…

— Вот перед тобой мудрая женщина, — сказал Оуэн.

— Но она не моя, — отвечал Кайтай. — Цыганка может принадлежать одному или никому. Верно, Зельза?

Зельза в ответ только улыбнулась.

— Даже сейчас, — продолжал Кайтай, — эта царица табора ткет новое колдовство. Ей не нужно произносить заклинаний, как другим колдунам, — никаких выкриков, взмахов ножами… она молчит, а молчание женщины уже само по себе большая сила. Но ее ворожба действует изнутри. Я уже чую чары цыганской колдуньи.

— У тебя слишком острое чутье, желтолицый, — огрызнулась Зельза, — но ты прав. Мне не нужно произносить вслух заклинания.

— Что же это тогда за ворожба? — заинтересовался Оуэн.

— Ты хочешь отправиться со мной искать ту землю? — спросила Зельза.

— Когда захочешь, — отозвался он. — Но я больше не стану есть те черные ягоды, которые давал мне Кайтай. Они не помогают во второй раз. Я знаю, я пробовал. А какой способ знаешь ты, чтобы попасть туда?

— Увидишь, — отвечала она. — Очень скоро.

— Я же сказал, — проговорил Оуэн, потирая тыльной стороной ладони бороду, — когда захочешь.

Голый ребенок появился вновь — ковыляя, он пошел к Оуэну. Тот подвинулся к нему и дал ему палец, который ребенок с торжеством ухватил. Это был мальчонка, большеглазый и подвижный, как все дети его возраста. Он обследовал одежду Оуэна, топор, лежавший рядом, и особенно был очарован рыжей бородой.

Ребенок подполз, потянулся к бороде, но промахнулся и упал. Падение не особенно огорчило его: он просто переместил свой интерес на дорожный мешок, который тут же раскрыл и засунул в него свои крошечные ручонки.

— Эй, нет, приятель, это ты не трогай, — сказал Оуэн, оттаскивая малыша. Но тот уже обнаружил черную шкатулку и крепко вцепился в нее.

— Ма! — произнесло дитя, не желая выпускать свою добычу. Незаметно его пальчики сдвинули крючок и освободили крышку. В ту же секунду он засунул вовнутрь палец, но тут же с воплем выдернул руку. Оуэн мгновенно накинул крючок и бросил шкатулку в мешок. Мальчишка уполз к матери, и та теперь утешала его.

— По-моему, это укус, — тихо сказал Оуэн Кайтаю.

— Я думаю, ты прав. — Кайтай незаметно подвинулся ближе к ребенку и кинул на него взгляд. — Да, небольшой укус, на руке.

— Будь проклят этот ящик! — выругался Оуэн. — Может, наши дела пойдут лучше, если мы зароем его?

— Ведь ты же сам заключил сделку, — вразумляюще сказал ему Кайтай. — И потом, я не думаю, что на этом закончится власть Мирдина Велиса. Такие договоры надо выполнять.

Один из Феппов подошел посмотреть на шкатулку, и его брови поднялись в изумлении. Он прижал ее ручкой грубого кремневого ножа, с помощью которого он только что ел, и с вопросительным восклицанием взглянул вверх, на Оуэна.

Оуэн хладнокровно пожал плечами.

— Надеюсь, он решил, что ребенок поранил палец о гвоздь, — пробормотал Оуэн, при этом приветливо улыбаясь человечку.