Дмитрий Дудко - Путь к золотым дарам

Придя в себя, Цернориг с трудом выбрался из-под глубокого снега. Огляделся — и не увидел живым никого из своего отряда. Лишь наполовину погребённые в снегу тела людей и коней. Вот скалит клыки мёртвая морда пёсиголовца. Где же Гвидо, Бесомир?

А над царём стоял, грозно и торжествующе усмехаясь, пастух. Он был без шапки. Кровь запеклась на чёрных волосах. Рука сжимала секиру, и лезвие оружия пылало ярким огнём.

— Понял теперь, кто я?

Царь с усилием поднялся, положил руку на меч:

— Ты — Таранис. Прости, что не узнал тебя в обличье раба. Я не жалел для тебя жертв. Верни же мне царство, дай Секиру Богов, а если я недостоин ею владеть, то не побоюсь умереть в бою с тобой.

Ясько рахохотался громко, раскатисто:

— Не угадал, царь! Я не бог. Я — гуцул! Для вас я был Яськом. А мать меня назвала Яснозором.

Выхватив меч, Цернориг бросился на бывшего раба. Но теперь он столкнулся с опытным бойцом. Приходилось думать не о том, чтобы поразить его или выбить оружие, а о защите от нестерпимо пылавшего лезвия. Не рискуя задевать это лезвие клинком, царь отражал атаки Яснозора ударами меча по топорищу, но оно, сделанное из самого прочного дуба, даже не трескалось. Царь начал уставать. Мысль погибнуть от руки раба была невыносима, заставляла забывать об осторожности. Увернувшись от очередного удара, Цернориг быстрым выпадом попытался поразить гуцула в грудь. Тот молниеносно прикрыл сердце грозовым лезвием. Столкнувшись с ним, кельтский клинок вспыхнул, посинел и согнулся кольцом. С проклятием царь выронил раскалённую сталь. В следующий миг пылающая секира с грохотом обрушилась на него, рассекла шлем, разрубила голову, обратив её в расколотый и обугленный череп. Изуродованный труп гордого царя бастарнов рухнул к ногам предводителя гуцулов.

А к Яснозору уже спешил, проваливаясь в снег, худощавый человек в залатанном белом плаще, с длинными рыжими волосами и бородой.

— Жив, воевода? Понадеялся я на твой оберег, когда тучу гнал на вас. И не прогадал. Ого, ты и Чернорога одолел! А с росами я ничего сделать не смог. Сильные у них волхвы, ещё и чаша эта...

— Вот росов-то и вовсе трогать не стоило... Погоди, что с Марикой? Посмотри, Яр, ты же ясновидец!

Градобур устремил духовный взор к озеру и вдруг рассмеялся:

— Что творится-то! Росский леший чугайстыря бьёт. А Марика убежала к лесной богине и детям.

Яснозор облегчённо вытер пот со лба:

— Слава светлым богам! А я хорош: после Калуша отпустил побратимов погулять, сам домой подался. Что ж меня верховинцы не упредили? И где хоть те, что поехали на Тису, у даков в крепости повеселиться?

— Скоро тут будут. На Черной Тисе подстерегли языгов, что сюда шли. Человек двадцать, да столько же пёсиголовцев. Наши на них лавину спустили, мало кто и уцелел из проклятых... А из Верховины шёл к тебе побратим Кресень. Он самого Морврана застрелил. Только до Маричейки не дошёл: со скалы сорвался, до утра пролежал без памяти, потом меня позвал. И что бы вы делали, не владей я мысленным разговором?

— Перекликались бы через все Карпаты, как через улицу, — улыбнулся Яснозор. — А ну, позови-ка сюда росов. Скажи: Яснозор, воевода гуцульский, ждёт их.

Колдун, обернувшись к Снежной, не произнёс ни слова. Но вскоре по полонине застучали копыта, и росский отряд выехал на берег озера Неистового. Ардагаст дружелюбно улыбнулся гуцулу:

— Так вот ты кто, хозяин Карпат! Говорил же я, что скоро тебе понадоблюсь.

— С Чернорогом я и сам управился, — небрежно махнул рукой Яснозор. — И всё равно мы друг другу нужны. Я в горах от зла Чернобожьего не прячусь, как твой волхв сказал. Я со злом этим здесь шесть лет воюю. На то мне и дал Перун эту секиру. Я обычным топором зарубил беса, в которого Громовник сверху попасть не мог, когда нечистый под скалу залез, ещё и над богом смеялся. И сказал мне тогда воевода богов: «Поднимай мою секиру только за Огненную Правду, не то обратится она против тебя самого». Ты воин Солнца, я — воин Грома. Чёрный Храм и то зло, что в нём, мы только вместе одолеем.

Царь росов сошёл с коня и трижды крепко обнялся с воеводой гуцулов. Вышата взглянул на Яра:

— А ты и есть тот ведьмак, что нас снегом засыпать хотел? Слабоваты твои чары.

— Я не просто ведьмак, а Яр, жрец Перунов. Святилище моё вон там, на горе Петрос. С неё Перун бил громовыми стрелами в великана Страхопуда, когда тот унёс Додолу к себе на гору Близницу. Попробуй там со мной потягаться, великий волхв, да один, без баб этих и без Огненной Чаши.

К трупам Цернорига и его спутников росы даже не приглядывались. О гибели бастарнов они узнали ещё на Снежной от Серячка, доложившего всё хорошо понимавшей звериный язык Милане.

Тем временем к озеру подъехал Шишок. В руке у него был германский меч в ножнах, отделанных бронзой.

— Держи, хозяин, хозяйка велела передать. Она сейчас овец по лесу собирает. А чугайстыря я утихомирил как следует, только вот ворота, извини, пришлось попортить.

Яснозор пристегнул меч к поясу, взглянул на западный склон горы:

— А вот и мои побратимы.

На седловину не спеша поднялись два десятка всадников, вооружённых луками и топорами, — даки, словене, кельты. Все были одеты просто, но глядели одинаково гордо и смело. Дружно приветствовали они своего воеводу, сдержанно — царя росов.

— Здесь не все, — пояснил Яснозор. — Но у меня больше сорока воинов и не бывает. Чтобы в страхе держать всех лиходеев в Приднестровье, хватает и этого.

Один из гуцулов протянул Яру амулет на цепочке:

— Это было у главного из языгов.

— Оберег вроде греческий, — поскрёб бороду градобур.

Вышата соскочил с коня, пригляделся к амулету и вдруг переменился в лице, разом утратив неизменное спокойствие и добродушие.

— Вроде! Тёмный камень — халцедон, всадник с копьём, крылатый старик с косой. Амулет Сатурна. Чернобога! Такие амулеты делали Захария Самаритянин и ученик его, Левий бен Гиркан, чтобы через них переговариваться со своими лазутчиками. Ты хоть знаешь в горах своих, кто эти двое? Колдуна сильнее Захарии во всей Империи трудно было найти, а Левий и учителя перегнал. Семь бесов и шесть упырей столько зла не сделают, сколько он один! — Овладев собой, волхв произнёс спокойно и твёрдо: — Чёрная рука тянется к Чёрному Храму, и на руке той — Перстни Зла. Где храм, Яснозор? Нам теперь рыскать ищейками по Черной горе некогда — те опередить могут.

Воевода улыбнулся с торжеством:

— Где такому скверному храму быть, как не на Плохом месте. — И он указал рукой на ближайшую к Жрецу Даждьбогу вершину.

Яснозор сел на коня, уступленного одним из гуцулов, и росы вместе с горцами двинулись к вершине, с виду ничем не выделявшейся из цепи пологих гор. Приходилось спешить: е седловины было видно, как из долины Белой Тисы поднимается по южному склону Черной горы ещё один конный отряд, над которым блестел серебряный дракон с развевавшимся на ветру красным хвостом. Царское знамя даков! Кто бы ни вёл отряд — Диурпаней или его наследник, нужно было успеть в Чёрный Храм раньше него.