Фриц Лейбер - Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Роман т. 1

— Я уже предлагал вам выпить бренди, а теперь мне кажется, что оно пошло бы вам на пользу. Еще со вчерашнего утра я очень хочу побеседовать с вами.

— Прошу меня простить, но стоит мне сейчас сесть, и я не услышу уже ни слова, пусть даже каждое из них будет отмечено совиной мудростью, а о глотке бренди и говорить не приходится, — вежливо ответил Фафхрд, прикрывая ладонью зевок, который был притворным лишь отчасти. — Но все равно благодарю вас.

— По-видимому, так уж мне суждено — приглашать вас в неподходящий момент, — пожав плечами, заметил Велликс. — Тогда, быть может, в полдень? Или ближе к вечеру?

— Если можно, ближе к вечеру, — ответил Фафхрд и широким шагом направился к шатрам торговцев. Велликс остался на месте.

Такого удовлетворения Фафхрд не испытывал еще никогда в жизни. Мысль о том, что уже сегодня вечером он навсегда покинет этот опротивевший снежный мир с его властными женщинами, теперь заставляла его испытывать к Мерзлому Стану чуть ли не нежность. Поосторожнее с мыслями! — одернул он себя. То ли из-за ощущения смутной угрозы, то ли из-за того, что ему страшно хотелось спать, все вокруг сделалось нереальным, словно он наблюдал какую-то сцену из далекого детства.

Осушив высокую фарфоровую кружку вина, врученную ему друзьями-минголами Заксом и Эффендритом, он позволил им отвести себя на ложе из блестящих шкур и мгновенно уснул крепчайшим сном.

После бесконечной и податливой тьмы Фафхрд наконец увидел слабый свет. Он сидел рядом со своим отцом Нальгроном за обильным пиршественным столом, уставленным соблазнительно дымящимися яствами и креплеными винами в кувшинах из глины, камня, серебра, хрусталя и золота. За столом были и другие сотрапезники, но Фафхрд различал лишь их темные силуэты и слышал наводящий сон гул разговоров, слишком тихих, чтобы разобрать что-либо, и напоминавших журчание воды, которое время от времени переходило во взрывы смеха — словно волны прибоя накатывали на галечный берег. А звяканье ножей и ложек о тарелки походило на стук переворачиваемых волнами камешков.

Нальгрон был одет в белоснежную шубу с капюшоном из меха белого медведя и увешан булавками, цепочками, браслетами и кольцами из чистого серебра; серебро поблескивало и в его волосах, что огорчило Фафхрда. В левой руке Нальгрон держал серебряный кубок, который время от времени подносил к губам, а правую руку почему-то прятал под шубой.

Нальгрон говорил о многом, говорил мудро, спокойно, почти нежно. То и дело он поглядывал на сотрапезников, однако речь его лилась так тихо, что Фафхрд понимал, что обращается он лишь к нему.

Фафхрд понимал также, что должен внимательно прислушиваться к каждому слову и стараться запомнить каждое высказывание отца, потому что Нальгрон говорил о мужестве, чести, рассудительности, о том, что нужно с осторожностью давать и крепко держать данное слово, прислушиваться к своему сердцу, ставить перед собою высокую, романтическую цель и неукоснительно стремиться к ее достижению, о честности перед самим собой, особенно в отношении своих симпатий и антипатий, о том, что надо пропускать мимо ушей страхи и придирки женщин, но охотно прощать им ревность, создаваемые ими помехи и даже самые дурные поступки, поскольку проистекают они от их безудержной любви к тебе и другим, а также о многих других вещах, весьма полезных для молодого человека, находящегося на пороге зрелости.

Но понимая все это, Фафхрд слушал отца лишь урывками, так как его очень тревожили ввалившиеся щеки Нальгрона, когда-то сильные, а теперь худые пальцы, едва державшие серебряный кубок, серебряные нити в волосах и губы, сделавшиеся из красных чуть синеватыми, несмотря на то, что говорил и жестикулировал Нальгрон весьма оживленно, и поэтому Фафхрд выискивал на столе самые соблазнительные блюда и то и дело подкладывал отцу лакомый кусочек, дабы возбудить его аппетит.

Нальгрон же всякий раз любовно кивал и улыбался сыну, подносил кубок к губам и снова начинал говорить, так и не вынимая правой руки из-под шубы.

Пир шел своим чередом, Нальгрон начал говорить о еще более важных предметах, но Фафхрд не слышал уже почти ничего из столь ценных для него слов — так озабочен был он здоровьем отца. Теперь ему казалось, что кожа вот-вот лопнет на выступающих скулах, что светлые глаза отца запали еще глубже и под ними появились сероватые круги, что на руке, легко держащей кубок, голубоватые жилы вздулись еще сильнее; Фафхрд начал подозревать, что Нальгрон так и не выпил ни капли вина, хотя и подносил его непрестанно к губам.

— Ешь, отец, — просил Фафхрд тихим и хрипловатым от беспокойства голосом. — Хотя бы выпей немного.

И снова улыбчивый взор, кивок, еще больше любви к глазах, кубок у плотно сжатых губ, взгляд в сторону и продолжение спокойного монолога.

И тут Фафхрда объял страх: свет вокруг сделался голубым, и молодой человек понял, что никто из одетых в темное с неразличимыми лицами сотрапезников ничего, кроме кубков с вином, не подносил ко рту, хотя звон посуды не умолкал. Его тревога за отца переросла в ужас; не понимая толком, что делает, он, отогнув полу отцовской шубы, схватил его за предплечье и кисть правой руки и стал тыкать ею в сторону тарелки, полной еды.

На сей раз Нальгрон не кивнул и не улыбнулся: набычившись на Фафхрда, он ощерился так, что стали видны его зубы цвета старой слоновой кости, а из глаз его струился холод, холод, холод…

Рука, которую держал Фафхрд, была на ощупь, на вид… просто была коричневой рукою скелета.

Внезапно и страшно задрожав всем телом — особенно сильно у него затряслись пальцы, — Фафхрд с проворностью змеи отпрянул от отца.

И вот он уже не дрожал, а его трясли за плечи чьи-то сильные руки из плоти и крови, вокруг была не тьма, а полупрозрачный свет, заливавший шатер минголов, а вместо отцовского лица со впалыми щеками перед Фафхрдом было усатое, мрачное и озабоченное лицо Велликса-Хвата.

Фафхрд сонно уставился на него, потом тряхнул головой и повел плечами, чтобы поскорее очнуться и сбросить с себя руки Велликса.

Но Велликс уже сам отпустил его и присел на лежащую рядом груду мехов.

— Прошу прощения, юный воин, — серьезно проговорил он, — но мне показалось, что вам снится сон, который любой человек с радостью бы прервал.

Его тон и манера, с какой он произнес эти слова, напомнила Фафхрду его отца из недавнего кошмара. Он приподнялся на локте, зевнул и, скривившись, снова встряхнулся.

— У вас застыли тело или разум, а может, и то и другое, — заметил Велликс. — Так что нет никакого резона отказываться от обещанного мною бренди.

Он взял в одну руку две серебряные кружечки, стоявшие рядом, в другую коричневый кувшин с бренди и ловко откупорил его большим и указательным пальцами.