Ирина Шевченко - Осторожно, женское фэнтези. Книга вторая

— А где кошка? — спросила я, чувствуя, что должна что-то сказать.

— Гуляет. Или спит где-то. Она же кошка.

— А у меня кот.

Какая теперь разница?

А кот — это не самая страшная правда. Кот — это даже мило. Обычно так. Нормально.

Вот сидит в кресле странная девушка, говорящая странные вещи и ведущая себя так же странно, но у нее есть кот, а значит, все не так страшно и, может быть, еще поправимо…

— Кот, — повторила, словно хотела убедить присевшего на корточки рядом со мной мужчину, в существовании этого самого кота. — Граф. Зовут его так — Граф. А вашу кошку?

— Кошка.

— Просто Кошка?

— А зачем что-то усложнять?

Доктор поднялся и, ничего не сказав, вышел из комнаты. Отсутствовал он недолго… или долго — я не следила за временем… а когда вернулся, осторожно вложил в мои ладони чашку с золотистым питьем, пахнущим травами и медом.

— Успокоительное?

— Чай, — ответил он.

И не спрашивал ни о чем. Хотя… Он ведь уже спросил. И все еще ждал ответа.

— Хотите знать, кто я? — усмехнулась, представляя, каким бредом покажутся мои следующие слова. — Я — демиург этого мира. Может быть. А может быть, и нет. Я — автор. Самый бездарный автор, которого только можно представить.

Мэйтин не говорил, что я не имею права рассказывать об этом. И я рассказывала. О глупой своей книжке. О поисках кота на чердаке, оказавшемся терминалом. О самом Мэйтине, ни капли не похожем на свои изображения в храмах, язвительном, но добром мальчишке, не способном игнорировать звонки-молитвы и играть не по правилам.

Если бы Грин, сидевший в кресле напротив, на расстоянии вытянутой руки, перебил меня хоть раз, переспросил что-нибудь или хотя бы взглянул недоверчиво, я тот час умолкла бы. Но он слушал спокойно и внимательно, и я продолжала говорить. Рассказала о том, что не писала ничего о ритуале, изменяющем реальность, а потому не знаю, кто его провел и зачем. И вообще ничего не знаю — слишком отличается этот мир от того, что я представляла, сочиняя свое женское романтическое, а причинно-следственная связь — сложная штука, по словам моего знакомого бога, и не исключено, что никакой я не демиург, и не автор даже, а случайная жертва, по ошибке оказавшаяся в иномирной версии самой себя…

Рассказ закончился вместе с чаем.

Пустую чашку я поставила на подлокотник. Подумала, что при первом моем неловком движении она упадет на пол, и придется мне опять покупать доктору новую. Если он не отправит меня все же в психушку.

Но пока, кажется, у него таких мыслей не было.

— Вы сказали, что начали писать книгу, чтобы отвлечься от действительности, — произнес Грин так, словно поверил во всю ту чушь, что я несла. — Что с вами произошло?

— Вы и это хотите знать? Зачем?

— Затем, что это тяготит вас сильнее, чем судьба мира. Тяготит и мешает жить.

— Нет. Уже нет.

Убедить его не получилось. Так же как уже четыре года не получалось убедить себя.

— Вы потеряли ребенка?

— Я потеряла все.

Он хотел знать. На самом деле хотел, будто для него это имело какое-то значение. Он готов был выслушать, а я…

Я, наверное, готова была говорить об этом.

Прежде не с кем было. И не нужно — все вокруг и так знали. Но сама я никогда и никому не стала бы…

— «Жигуленок» — это автомобиль. «Жигули». У отца был. А монитор… сложно объяснить. Волшебное зеркало? Только не волшебное. В том мире нет магии. Если бы была, то… У меня должен был быть ребенок, да. Вернее, он и был. Только не родился еще. В апреле должен был. А в феврале…

В феврале я оказалась в этом мире. В этом феврале.

Совпадение?

Возможно.

Все возможно, когда даже бог ничего не говорит наверняка.

— Родители ехали утром на работу, они врачи оба… Отец — невропатолог, а мама — детский инфекционист… были… Гололед на дороге… Нет, папа нормально ехал, и резину он на зиму поставил хорошую, и не гнал, он всегда очень аккуратно водил… Со встречки машина вылетела… со встречной полосы. Внедорожник, здоровый такой, еще и на скорости…

Трасса за городом, допустимая скорость там немаленькая, и экспертиза потом установила, что ничего водитель не нарушил. Об осторожности не думал — да, но не нарушил. И подушка безопасности у него сработала. А так — никто не виноват. Судьба.

— Отец — сразу. Мама в реанимации через две недели…

Не приходя в сознание.

Ни сказать ничего, ни просто в глаза посмотреть.

На кладбище, потом — к ней. На кладбище, к ней. На кладбище…

После — только на кладбище.

Похороны — одни за другими. Бабки у подъезда. Цветочные лепестки в грязи. Наташка Мальцева крестится поминутно. Муж обнимает за плечи, и под ребрами бьется тревожно…

— Одна женщина мне сказала, что бог невиновных не карает. И, наверное, была права. Потому что… Потому что я виновата. Мы ведь могли, как раньше, все вместе жить. Жили же так. Дедушка, бабушка, мама, папа и я. Квартира трехкомнатная, места хватало… Бабушка умерла, когда я еще в школе училась. Дед — когда институт заканчивала. Он тоже врачом был. Хирургом. Самым лучшим в городе, к нему отовсюду съезжались. А я его подвела, не пошла по стопам… А когда замуж вышла… У нас своей квартиры не было, не накопили еще, а муж не возражал, чтобы с моими родителями жить. Ему нравилось, как мама готовит, и с отцом они общий язык сразу нашли. Это я хотела отдельно, «как взрослые»… Уговорила его квартиру снимать. Даже нашли подходящую, но отец не позволил. У нас дача была в поселке в двадцати километрах от города: хороший дом, с удобствами… Они с мамой туда перебрались. Сказали, там и воздух лучше, и на работу им недалеко — всего полчаса на машине. А нам квартиру оставили…

Но Наташка все равно не права. И бог ее.

Если наказывать, то меня нужно было.

В смысле, только меня.

— Через неделю после маминой смерти… через восемь дней… на улице скрутило. Прохожие скорую вызвали…

Когда я уже в голос орать начала — вызвали. А до того топали мимо. Головами качали или отворачивались. Может, и плевались, не видела. Живот-то под широкой курткой почти не заметен — ползет себе какая-то вдоль забора, пусть себе ползет. Телефон, вон, выронила, пьянь… подзаборная…

— Срок большой уже был. При удачном стечении обстоятельств обошлось бы. Только обстоятельства… не стеклись… А потом…

Да-да, господин доктор, было еще потом. Сами хотели знать, так слушайте. Потому что я теперь не умолкну, пока до конца не выговорюсь. А там, может, еще и рыдать начну.

Хотя — нет, если выговорюсь, то не начну.

— Меня в роддоме оставили, в послеродовом блоке. Должны были сразу перевести… или не сразу? Но там врач — мамина хорошая знакомая. Она меня оставила. Сказала, понаблюдать надо. А за мной, как выяснилось, не наблюдать, а следить нужно было, и днем, и ночью. Но днем еще куда ни шло, а ночью… Там палаты рядом, девочки с детками лежат, с новорожденными. Медсестра на посту. Но медсестра ночью идет в пустую палату спать… стул в дверях ставит и халат на него вешает, чтобы видели, где ее искать, и спит… А дети плачут… Не все, с ними же матери — покачают, накормят… А если мать вышла…