Наталья Васильева - Черная Книга Арды

Песня умолкла, колыхнулась черная тень, вздохнул ветер — и вот уже нет никого у костра.

Они подошли ближе, присели у огня. На плоском черном камне лежало что-то мерцающее и легкое — Весенний Лист нерешительно протянула руку и осторожно взяла вещь: легкое переплетение серебряных цепочек, искорки камешков, зеленых и золотистых, как медвяные капли, и россыпь маленьких колокольчиков… Весенний Лист завороженно разглядывала поясок.

Анде-тэи.

— Это ты сказал?

Ищущий-следы пожал плечами:

— Нет, ничего я не говорил… а что?

Весенний Лист, внезапно решившись, обвила пояском талию; колокольчики запели чистыми тихими голосами.

— Погоди, это же не наше!

Она рассмеялась, закружилась, вскинув руки:

— А-ах, ты не понял, не понял… это подарок, он же сказал — дарю тебе… правда, чудо?

— Чей подарок? Кто он?

Весенний Лист остановилась.

— Н-не знаю… — проговорила задумчиво. — Кто-то ведь был здесь?

Ищущий-следы держал в руках странную штуковину — несколько тростниковых стеблей, переплетенных тонкими серебряными нитями. Разобравшись, что к чему, поднес к губам, дунул — стебли отозвались приглушенной печальной нотой ветра.

— А это — тебе. И вот это, — очень уверенно заявила Весенний Лист, подняв с земли два удлиненных невзрачных камешка.

— Зачем? — Ищущий-следы отложил свирель, взял камешки, повертел в пальцах — прислушался — и резким движением чиркнул одним по другому. На мгновение вспыхнула яркая искорка.

Тхайрэт.

— Кто здесь? — сторожко оглянулся Ищущий-следы.

— Ветер… ты понял, зачем они?

— Кажется — чтобы призывать огонь. Тхайрэт, камень-рождающий-искру.

— Ты сам придумал слово?

— Ветер сказал, — сам словно бы удивляясь своим словам, ответил Ищущий-следы. — Ветер…

Весенний Лист задумалась, сдвинула брови, потом вдруг, просияв, указала тонким пальчиком на поющую вещь из тростника:

— Ты сумеешь сыграть на этом? Для ветра?

— Попробую, — пожал плечами Ищущий-следы. — Но кто это все-таки?

— Ветер, — улыбнулась Весенний Лист. — Тень. Ночь. Моро. Я не знаю. Разве обязательно знать ответы на все вопросы? Сыграй, я хочу танцевать!

…Получалось у него поначалу не слишком хорошо; но протяжные ноты-вздохи и перепев крохотных колокольчиков сами собой сложились в незатейливую мелодию, в перезвон весенней капели — Весенний Лист кружилась в танце сорвавшимся с ветви листом, птицей, лепестком снежного цветка, и как-то так получилось — слилось это все, и танец, и ветреная песнь, и тихий перезвон, и ночь, и веселое пламя — в одну музыку, в тихую волшебную сказку, какие еще будут когда-нибудь рассказывать на этой земле: о добром боге и юной богине леса.

Потом они долго сидели, глядя на раскрывавшийся ярким цветком живой огонь, зажженный неведомо чьей рукой.

— Может, он такой же, как мы, — проговорила Весенний Лист. — Может, это Артано. Ты помнишь Артано?

Ищущий-следы сдвинул брови; задумался:

— Говорят, он ушел к Тому, кто во Тьме…

— Говорят. Мы же не знаем. Эй, — задорно крикнула Весенний Лист в ночь, — тебе понравилось?

Ветер рассмеялся.

— Ты думаешь — это правда? — снова спросила Весенний Лист. — То, что мы знали о Ступающем-во-Тьме — там?

— Теперь уже не знаю. Не видел я ни злых тварей, ни наваждений…

Они переглянулись. Потом Весенний Лист неуверенно проговорила шепотом:

— Думаешь, это может быть он?

— Кто?

— М-моро… — с запинкой, растерянно.

— Не знаю. Я не знаю.

… — Почему тыне откроешься им, Тано ?

— Если захотят — придут сами.

— Тебя что-то печалит ?

Вала ответил не сразу:

— Нет. Нет, таирни. Для них это… игра. Помнишь, как. для тебя было — узнавать имена сущему?..

Золотоокий спал, но сон его был не совсем сном. Ибо казалось ему, что он в Арде — везде и повсюду одновременно, в Валиноре и в Сирых Землях; и видит, и слышит все, что творится… А потом он увидел над собой прекрасное лицо Айо, понимая, что это сон. Но Айо был властен входить в любые сны, и сейчас он выводил из сна Золотоокого.

Все, что ты видел, — истина, - тихо говорил Айо. — Но ты должен забыть об этом, если останешься здесь. И должен уйти, если не хочешь забывать. Тот огненный цветок, о котором ты пел, — его свет заполнил твои глаза.

Золотоокий опустил ресницы. Потом вскинул взгляд на Айо:

Значит, я уйду. ..Но ты, Айо, — твои глаза теперь как чаши, полные серебром ночи…

Айо улыбнулся:

Ты прав. И потому я пойду с тобой.

Век Дерев Света: Пробуждение Эльфов

Озеро было похоже на око, на темный сапфир в черненой оправе. Вода в Озере была прохладно-прозрачной, а по берегам его росли душистые нежные цветы ночи, и вековые деревья, как колонны, поддерживали невесомый фиолетово-черный купол небес, усыпанный ясными каплями звезд, и тонкие ветви ив склонялись к самой глади Озера…

Такой была Ночь Пробуждения. Таким был мир, в который вступили Старшие Дети, первые из Воплощенных. Они не знали, что бессмертны, эти Дети, рожденные взрослыми. Не знали, что судьбы их неразрывно связаны с судьбой мира. Мир был для Детей странным, чудесным, огромным подарком, и все в мире было удивлением и радостью, открытием и откровением.

Они подняли глаза вверх и увидели там, в вышине, Свет, мерцающий и ласковый. Свет отражался в водах Озера, и Дети пытались зачерпнуть его ладонями, но Свет ускользал — в горсти оставалось только прозрачное теплое колыхание. И Дети пили воду, не зная, что это вода, и вдыхали аромат цветов, не зная, что это цветы, и гладили, удивляясь, шелковистую мягкую траву, не зная, что это трава. Они не спешили уходить от берегов Озера: вокруг поднимался лес, и Свет не мог пробиться сквозь переплетение ветвей, не мог рассеять густые черные тени. Вокруг было Неведомое. А Свет в вышине был надеждой, и тогда один из Детей протянул руки к звездному небу, словно ждал, что Свет каплями упадет в его ладони, и тихо позвал:

— Эле!

То было первое Слово в новом мире — мире Детей. Потом разные народы и племена будут по-своему перепевать его — эл, элен, гэлэ, гилъа, гимил, ниллэ, тинве, тигилиндэ… И звездочеты будут вычерчивать небесные карты, населят небо диковинными зверями, поместят среди звезд Венец, Меч и Чашу, нарекут имена созвездиям и движущимся звездам; мореходы будут находить по звездам путь, астрологи будут читать в небе знаки Судьбы — а небо так и останется тайной, неведомым, недостижимым…

То был первый шаг в неведомое; и Дети стали нарекать имена сущему — всему, что видели вокруг: они полюбили сплетать звуки и образы в слова. Ведь и сам мир, ставший их Домом, сотворен был Песней и Словом…