Наталья Васильева - Черная Книга Арды

Так говорят летописи Земли-у-Моря о Великом Исходе.

…Предания гласят, что лишь один из Валар приходил к людям. Предания говорят, что лишь единожды Отступник покидал свою крепость на севере Белерианда.

Предания не лгут.

К тому времени сто семьдесят лет существовала уже Твердыня Севера. Сто семьдесят лет приходили сюда дети, ждавшие волшебства и подвигов, — и возвращались к своим народам как Мастера. Даже в неурожайные годы земли Севера не знали голода; если приходило поветрие, ведающие-травы, ученики Твердыни, приходили на помощь — и болезнь отступала. Северные кланы постепенно объединялись в единое государство, которым правил Совет Вождей; дети вождей — как, впрочем, и дети пахарей и кузнецов, ткачей и плотников, сказителей и воинов — год за годом приходили в Твердыню, чтобы стать мастерами и учителями. Твердыня не знала господ и слуг, не различала вождей и простолюдинов; Твердыня раскрывала в каждом его дар — единственный, отличавший человека от других, каждому помогала выбрать свой путь…

Но люди Севера — не единственный Смертный народ Арты.

…и потому я ухожу, Ученик. На восток — к Вратам Злого Плоскогорья: потому что знаю, что там нужна моя помощь. В землю Эллири: ты и сам знаешь, как горек хлеб изгнания. К тем, кому нужны знания, понимание и надежда…

Я справлюсь, Учитель. Я буду ждать тебя. Возвращайся…

…Черный ветер качнул ветви деревьев, пригнул высокую траву. В следующую минуту человек устало опустился на землю и лег, подставив лицо мягкому свету звезд.

Слишком тяжело. Дорого обходятся валимарские украшения. Он грустно усмехнулся: никогда не думал, что можно отнять эту способность — летать.

Он не сразу поднялся. Было хорошо просто лежать в высокой траве, вдыхая горьковатый свежий ветер. Ветви деревьев тихо покачивались над ним, и шептали что-то звезды…

Здесь все было знакомо ему, хотя те деревья, что когда-то создал он для этих лесов, теперь упирались вершинами в небо — а Пришедший помнил их юными робкими ростками, едва доходившими ему до колена.

Он шел медленно и осторожно, вдыхая терпкий запах можжевельника, бережно раздвигая ветви молодой поросли. Листья были влажными от росы, и седые волосы Пришедшего были осыпаны мелкими сверкающими каплями. Он собирал прохладные кисловатые розово-красные ягоды брусники: они приятно холодили ладони, и он чувствовал, как утихает боль…

Звери выходили навстречу Пришедшему из лесной чащи: странные, невиданные в Эндорэ молчаливые звери, похожие на неясные чудесные видения, на призрачные колдовские фигуры, сотканные из лучей луны и тумана. Они не боялись его, и он улыбался им.

А потом появился Белый Единорог — первый из этого древнего рода, чьи глаза цветом были похожи на зеленый луч, странный дар моря и заходящего солнца, по преданиям делавший людей счастливыми. Единорог помнил его и, подойдя, положил голову на плечо Пришедшему. Зажмурил огромные удлиненные глаза, когда осторожная рука провела по его гордой шее.

«Ты помнишь?..»

Да. Только ты был другим, Крылатый.

«Я изменился».

У тебя печальные глаза, а волосы совсем белые… Что с твоими руками?

«Не надо, малыш», — длинные пальцы перебирали шелковистые пряди гривы Единорога.

Куда ушли твои ученики, Крылатый ? Я давно не видел их.

«Не надо».

Люди, пришедшие сюда, похожи на них. Они умеют говорить с нами.

«Я знаю».

Ты мудр, Крылатый. Ты останешься ?

«Нет. Я должен вернуться».

Зачем ? Ведь тебе больно.

«Я должен».

Единорог вздохнул. Его дыхание было похоже на прохладный ветер, несущий аромат горьких трав.

Вместе они дошли до Долины Белых Ирисов. Крылатый долго стоял на берегу реки, склонив голову. Когда-то он создал эту колдовскую долину с мыслью, что его ученики будут приходить сюда, и не мог понять, почему здесь царит такая печаль… Единорог пошел вперед, но обернулся.

Идем со мной.

Крылатый покачал головой.

Идем. Долина исцелит от боли — ведь ты знаешь это, ты сам сделал так.

«Нет. Благодарю тебя. От этого не исцелить… Прощай».

Прощай, Крылатый…

Волны крупных цветов сошлись за ним, колыхнувшись, словно от легкого ветра.

Дверь отворилась бесшумно — он скорее почувствовал, чем услышал это. Не оборачиваясь — как страшно обмануться!

— Учитель?

Ответа нет. Он резко обернулся, вскочил — и, ничего еще не успев понять, крепко обнял, уткнулся лицом в грудь:

— Учитель… Ты пришел… Я так ждал тебя…

— Наурэ, мальчик…

— Входи скорее, садись… Я знал, я чувствовал… Учитель…

Крылатый отпустил плечи Наурэ, мягко отстранил его и сел у стола; рука в черной перчатке коснулась хрустального кубка с мерцающей в нем маленькой голубовато-белой звездой:

— Светильник…

— Да, да! Ты сам научил меня — помнишь? — Наурэ улыбнулся, но вскоре ясная, почти мальчишеская радость исчезла с его лица. — Зачем… ты прячешь руки?

Подобие горькой улыбки:

— От тебя все равно не скроешь.

Крылатый медленно стянул перчатки, еле заметно поморщившись от боли.

— Что… — хриплый до неузнаваемости голос, — что это?

— Это непонимание и ненависть.

— Твои волосы… снег…

— Это боль.

— Твой венец…

— Это память и скорбь.

— Ты… все видел… до конца?

Молчание.

— Кто это сделал? Ведь ты знаешь, скажи — кто?

— Нет.

— Почему…

— Потому что здесь нет виновных — и виновны все, и первым — я сам. Потому что тот, кто был поводом к войне, пришедшей в наши земли, сам не хотел войны — но ты будешь искать его. И найдешь. Через сотни лет найдешь. И сумеешь убить — если всем сердцем пожелаешь этого. Ты отдашь всю силу ненависти и не сможешь сделать того, зачем вы должны были прийти к файар…

Наурэ опустил голову, потом тихо сказал:

— Все равно наш круг не замкнется. Нас только восемь. Одна…

— Молчи!

Крылатый резко поднялся, лицо его дернулось, как от удара.

— Она вернется.

— Но…

— Молчи, я прошу тебя! Неужели ты не понимаешь, неужели так и не понял — эта кровь — на мне? На мне, слышишь? Она тогда спросила — можно ли вернуться, если… А я — я не догадался. Нужно быть слепым, чтобы…

— Прости меня, Учитель… если сможешь… — шепотом.

— Не говори больше об этом. Снова долгое молчание.

— Больше… никого?

— Помнишь Гэлторна?

— Я помню…

— Он. Еще дети и, кажется, Соото. И вы.

— Все восемь живы, не тревожься: я чувствую, — торопливо, горячо, словно в страхе — не успеть сказать.

— И черные маки, — непонятно сказал Крылатый, — целое поле. Только одного цветка нет.

Обернулся; взглянул в глаза Наурэ:

— Понимаешь… Гэлторн не помнит… как это было. Но ее там нет.

— Учитель, не надо… Ты сам просил…