Мария Заболотская - И.о. поместного чародея-2

Опасения чародея оправдались не в полной мере — хватило и шести прочтений. В ушах вдруг зашумело, точно я погрузилась глубоко под воду, а затем мои глаза ослепил нестерпимо яркий свет. Запретив себе оглядываться, я, еще толком не прозрев, шагнула вперед в неизвестность, и вместо того, чтобы упереться лбом в холодную каменную стену, очутилась в неуютном извилистом коридоре, лишь самую малость освещенном сгустками света — они словно запутались в густых побегах колючих лиан, которые густо покрывали стены по обе стороны от меня. Я подняла голову и убедилась, что надо мною больше нет каменного свода — одно лишь небо, усеянное яркими звездами, и я знала, что не смогу узнать ни одно созвездие. Лун же здесь имелось еще больше, чем во владениях короля Ринеке — целых три, одна из которых была почти багровой и пульсировала, точно огромное сердце, вырванное из чьей-то груди.

У меня не было каких-то определенных указаний, но я чувствовала, что мне следует поторапливаться — каждый камень, каждый лист, каждый шип этого мира относился с неприязнью ко мне, и только яркий знак, теперь уж открыто горящий на моем лбу, заставлял их смириться с моим присутствием.

Бегло осмотрев окрестности, я сделала вывод, что здешние края пребывают в упадке — если во владениях короля Ринеке черный ночной лес был жив, несмотря на зловещую тишину, царившую в нем, то здесь все растения выглядели мертвыми и сухими, а камни словно подернулись пылью безвременья. Стоило мне только задеть хрупкие стебли неизвестной мне травы, пробивавшейся в щели между камнями, как они тут же рассыпались черным прахом. Я вспомнила, как магистр Аршамбо говорил, что здешний мир был покинут своими властителями, и решила, что вместе с магией тех существ отсюда ушла и сама жизнь.

Все сильнее я чувствовала беспросветную тоску и зло, стучавшиеся в мою душу извне, и эта настырность показалась мне знакомой — точно то же случилось со мной, когда я в первый раз очутилась в подземелье храма. Тогда перед моими глазами пронеслись страшные сцены, предшествовавшие разрушению древней святыни — и ни одну из них я не желала бы увидать повторно. Сейчас же, несмотря на то, что я яростно сопротивлялась, предвидя, что меня ожидают весьма неприятные ощущения, моим разумом вновь пытались завладеть — я чувствовала приступы дурноты, а в мозгу сами по себе рождались яркие картины, которые никак не могли быть моими собственными воспоминаниями.

Вначале я увидела богатые процессии, движущиеся по мощеной камнем дороге — и на каждом камне той дороги был искусно высечен знак, напоминавший очертаниями лист боярышника или же другого подобного растения. В песнопениях, сопровождавших их передвижение, слышались радость и почтение — и здешний мир внимал им благосклонно.

Люди, раз в году допущенные в дивный край, где они всегда были недостойными чужаками, несли богатые дары духам, благодаря тех за собранный урожай — я в подробностях видела сочные фрукты, искрящиеся на солнце, чувствовала сладкий запах меда, и глаза мои слепили воистину золотые снопы пшеницы. Затем я заметила, как падают зерна на землю — празднество сменилось иным зрелищем, пусть и бывшим донельзя естественным, но оттого не становившимся более приятным: мне напоминали, что любой урожай — всего лишь часть бесконечного круга, по которому ходят жизнь и смерть, представшие передо мной в своем истинном, ничем не приукрашенном виде. Я одновременно видела, как оплетают корни чьи-то полуистлевшие кости, и в то же время перед глазами моими проносились смутные образы из жизни того существа, что лежало в сырой земле — некогда оно радовалось и тосковало, любило и желало быть любимым…Хоть я и догадывалась, чем должно обернуться это видение, но все равно ощутила неприятный холодок, когда поняла, что видела сейчас итог своей собственной жизни — впрочем, такой была судьба любого смертного, и именно о том мне напоминала здешняя магия, остатки которой все еще теплились в камнях и земле.

— Я и без того смотрю в будущее без особого воодушевления, — пробормотала я, растирая виски, чтобы побыстрее прийти в себя. — Не думайте, что чем-то меня удивили.

Но стоило мне сделать один шаг вперед, как резкая боль пронзила мою левую ногу. Мне показалось, что один из сухих колючих побегов ударил меня по колену, продемонстрировав тем самым отменную силу, плохо сочетающуюся с его усохшим видом. Я, потеряв равновесие, рухнула навзничь, и тут же рядом с моей головой с суховатым треском раскололся невесть откуда упавший камень, способный размозжить череп и быку. Я вскочила на ноги, торопливо осматриваясь, но, опять же, стоило мне только сдвинуться с места, как черная жесткая ветвь отвесила мне весьма болезненную оплеуху, и я вновь вынуждена была упасть на колени, утирая кровь с рассеченной щеки. Не успела я озадачиться вопросом, что же во мне так не нравится здешним камням, сухим веткам и прочим предметам, которые я ранее не заподозрила бы в чрезмерной разборчивости, как в ушах у меня зазвучал шепот:

— Дары! Она пришла без даров! Десятки лет мы ожидали, когда же нам окажут полагающиеся почести! Какая дерзость, какая непочтительность! Мы не позволим тебе пройти к храму, пусть даже ты и сумела проникнуть сюда, обманув портал своим знаком! Этот знак вышел не из-под руки нашего властителя, мы не узнаем его руку, о нет… Дары… Где же наши дары?..

Стоило признать, умом я уступала господину Лукиусу Моолу, свидетельства которого стали для магистра Аршамбо главным источником сведений об устройстве этого мира. Почтенный крестьянин, как я хорошо помнила, имел при себе целую корзину то ли ватрушек, то ли бубликов, которой собирался умилостивить духов, и тем самым соблюл установленные здесь испокон веков законы. Я же появилась у порога храма в неурочный час благодаря сомнительному пропуску, да еще и с пустыми руками — неудивительно, что мой визит сочли невежливым.

Должно быть, каждому знакомо то неловкое чувство, когда по собственному недомыслию при знакомстве с некими важными господами допускаешь бестактность, после которой первое впечатление о тебе безнадежно испорчено и двери всех приличных домов города грозят навеки закрыться перед твоим носом. И в человеческом обществе подобные проступки исправить очень сложно, что уж говорить о примирении с камнями и деревьями, давно уж одичавшими и выжившими из ума — если он у них когда-либо имелся. Затруднение мое нельзя было описать словами, и помогла мне чистая случайность: рана на руке, оставшаяся после ритуала, связавшего нас с Мелихаро, начала снова кровоточить — ведь я опиралась на нее, когда пыталась привстать. На том месте, где упали капли моей крови, я к своему немалому удивлению увидела свежий зеленый росток — между камнями распустились крохотные листочки, напоминавшие своей формой листья боярышника.