Георгий Эсаул - Моральный патруль. ОбличениеЪ

В детстве я часто протирала пятки спиртом – помогает от смерти.

Папа мне наливал спирт в чашечку для кофе, полагал, что я под идеями самобичевания не отличу кофий от спирта, а я отличала, потому что — бедовая, оттого и груди у меня выросли на зависть балеринам.

Балерины мне завидуют, потому что ногу выше головы поднимаю по-балерински, и груди у меня великие, оттого, что я – не профессиональная балерина, хотя иногда могу гордыню принести на алтарь авторских убеждений с многоголосием непрофессионального хора фабрики детских игрушек.

Я спиртом незаметно под столом пятки растирала, и шептала, что совершаю всё на благо Отечество, и сейчас верю, что все деяния наши, даже моя нагота на берегу лесного озера – на пользу Любимой Стране.

Папенька обманывался, уверял себя и маменьку, что я теперь всенепременно пьяна, как извозчик – я видела, что старается тайно от меня, на ушко милому другу маменьке шепчет, щекочет козлиной бородкой, а матушка утешается, подхихикивает; и неведомо батюшке, что у маменьки борОдок и пейсов наберется в постели больше, чем у папеньки шуток.

Рога, да рога развесистые, жертвенных баранов и любовников рога, а на стене — достопримечательность – рога папеньки, ему невидимые.

Возле часов с кукушкой мне никто не ставил плошку со спиртом, да и без надобности она мне, когда люди добрые в ресторан приглашают, предлагают пригубить литр фиолетового крепкого вина.

Завожу часы, ожидаю кукушечку — потрясающий ансамбль детишек нетрадиционалов в белых штанишках – «Кукушечка», но ансамбль далеко, а кукушка деревянная с красным потрескавшимся антикварным клювом – близко, за дверкой, словно пять лет ждёт супруга, а супруга волки съели.

Но не выскочила кукушечка мне на потребу, а в окошко высунулась харя страшная, волосатая, да без разума в очах – будто кара харе от генерального прокурора.

Я прокляла харю, пожелала ей ближайшей смети, да не простой, а с вывертами, на вертеле или на шомполе, что избавляет от геморроя навек.

В довершение ужаса, я платок свой с шеи сорвала, дорогой платок, на ярмарке мне купец Калашников подарил, из платка ловко петлю соорудила и петлю ту накинула на шею кукушечке со страшной харей клятвопреступника.

Харя шипит, просит о снисхождении, уверяет, что непричастна к делам масонов, что верой и правдой… а дальше – хрипы и предсмертное бормотание, агония – мечтала харя о смерти и получила в награду за свои бесчинства в часах.

Совершила я дело да за пироги присела – обед для честной девушки важен, потому что поддерживает тело в форме; матушка моя к столу присела, уже старая, из ума выжила, но иногда похожа на раскрытую порнографическую книжку.

Поведала маменька, что часы с кукушкой сломались, она вызвала часовщика, а сейчас нашла его в часах задушенным; он искал у кукушки ответы на жизненные вопросы, а нашёл дорогу в ад».

Алёнушка на последних словах подпрыгнула, будто веретено проглотила, и побежала от меня в лес; то ли ждала, что я догоню её и расскажу о дурном дне, либо из боязни убегала от меня, верила, что встретит медведя-лапотника и уйдет с ним в берлогу с ведьмами жить. – Подполковник закончил рассказ, поправил портупею, поскрёб пальчиком татуировку «Крылья Донбасса и пистолет» – не отвалится ли, подмигнул было графу Якову фон Мишелю, но графа Якова фон Мишеля след простыл на плацу, будто с обыском пришли и увели.

Граф Яков фон Мишель в это время ползал между механизмов Космолётов, под танками, искал загадочную противную обезьяну.

Под утро граф Яков фон Мишель вернулся в казарму раздосадованный, без маменькиного платочка, наскоро прочитал «Повесть о настоящей институтке» и заснул тревожно, как после мимолётного увлечения Новомладогегельянством.

После завтрака (Фреш, конфитюр, меренга, икра осетра) граф Яков фон Мишель подтянутый, благоухающий (свежий, в новом парике с буклями) вышел на плац, словно и не провел всю ночь в поисках обезьяны без жалости в маленьком зверином сердце.

Лейтенант Рухильо, воительница Элен и человек-гора (граф Яков фон Мишель отметил необычайную соразмерность, грациозность мускулистого героического варвара) – уже на плацу: воительница из лука посылала стрелы в невидимую цель в небе, и стрелы не возвращались; варвар огромной доисторической дубиной забивал бетонную сваю в гранитный плац.

Лейтенант Рухильо обмахивался листами, и граф Яков фон Мишель с негодованием, в то же время с брезгливостью и удивлением отметил, что лейтенант завладел тестом, без разрешения забрал, то есть – вошёл в закуток в казарме, когда граф Яков фон Мишель завтракал, или совершал гигиенические процедуры, обязательно с моральным уклоном.

— Граф Яков фон Мишель, Джек! Нет у вас любви ко мне, а только – долг перед вашей невестой и моральным патрулём! – лейтенант Рухильо предугадал вызов графа Якова фон Мишеля «К барьеру, сударь!». – Стерпится – незабудками слюбится.

Я больше ведра фиолетового крепкого за один раз не выпью, и вы узнаете одиночество среди моральных патрульных – так куница узнает сверстников по зоопарку.

Я ознакомился с вашими ответами в вопроснике, граф Джек, и потрясен до глубины хорды — если бы небо заволокло грозовыми тучами, то подумал, что наступила гибель Гипербореи, — ни одного верного ответа, словно вы заставили свою совесть мучиться в цинковом гробу.

— Как ни одного правильного ответа, позвольте, я не слышу в ваших словах язвительности, а лишь одобрение – не оду ли слагаете моему таланту и параллельно шутите, лейтенант Рухильо, потому что я сдал тесты на высший балл по шкале культурологии? – Граф Яков фон Мишель от волнения заикался, чуть не блеял, полагал высказывание лейтенанта розыгрышем, казарменной шуткой, ради которой банкир забудет гуманизм. – Кровь я не пролил вчера, но ответы – однозначные, и не увидит их разве хромая собака, которую ведет слепой поводырь.

— Вопрос – первый, и день первый, и крещение ваше боевое – первое, как первый снег в холодильнике, – лейтенант Рухильо подмигнул воительнице и варвару (граф Яков фон Мишель в досаде прикусил губу, не чувствовал себя в коллективе, потому что Рухильо не подмигнул ему, а следовало бы по правилам этикета; но откуда у неблагородного зачатки морального?). — «Действия морального патруля, когда старушка стоит на обочине и силится перейти улицу с потоком машин (телег, гравилётов, Космопланов, мотоконей и т.п.).

Варианты ответов:

А). Моральный патрульный должен перевести старушку в положенном для пешеходов месте.

Б). Выстрелить из ракетницы в небо, чтобы привлечь внимание общественности, затем, на глазах толпы растерзать старушку, избить ногами и прикончить контрольным выстрелом в голову (или в головы, или в другой жизненно важный орган)».