Георгий Эсаул - Моральный патруль. ОбличениеЪ

Ах, не могу, не совладаю с собой, несчастная! – жена художника заломила руки, но красиво, заученно, выверено (Элен с досады топнула ногой, а мужчины открыли рты, тяжело дышали, но рук на себя не накладывали по причине несчастной любви).

— Не подготовились – не оправдание для женщины с детородными функциями! – граф Яков фон Мишель откинулся на мягкие подушки, красиво размахивал правой рукой, бил по словам – так конюх на конюшне избивает госпожу кнутом. – Солдат всегда готов к бою, а женщина – к неожиданной беседе с благородным поэтом.

На моей Планете Гармония вы никогда не застанете благородную поэтессу, художницу, музыкантшу – любую нашу женщину или девицу в мантильке, не застанете в дурном виде, словно она жевала траву с баранами

В любое время ворвитесь с поэтическим обыском в любой дворец, и вас приветливо встретят с фаготами и моральными танцами.

Месяц назад до глубокой ночи длился фестиваль изящной словесности, посвященный привольному делу поэтов; душевно, с подъёмом, даже дитя заслушается и положит голову на плаху литературы.

К величайшему нашему удовольствию, но неожиданно, да-с, совершенно без усердия, первый приз достался не князю Мышкину фон Глаубергу, а графу Почтенову Милегю Йокогаме.

Граф Почтенов Мигель, как услышал о своей поэтической победе, так с лица спал, даже в обморок упал три раза; очнулся совсем, руки белые тянет ко мне, умоляет, чтобы я немедленно бежал в его дворец и сообщил жене и дочери о неожиданной, как рифма к слову «залёт» победе.

Я отнекивался, кусал с досады вафельную трубочку, ссылался на поздний час и вьюгу, а затем приложил руку к сердцу – билось у меня сердце, и признался графу Почтенову:

«Как же возможно, милостивый государь, чтобы я среди ночи без приглашения ворвался во Дворец к благородным дамам на чай с блинами.

Тягостно мне, я же не медведь, а медведь по инстинктам с балеринами погорелых театров живёт».

Но граф Почтенов Мигель Йокогама уговорил меня, называл маточным молочком, льстил, нахваливал мои таланты в пении и музицировании, даже в краску вогнал, чуть ли не руки мои целовал, восторженный академик по классу флейты.

Уговорил, даже спел на прощание «Храни, Вас, муза»!

Польстил.

Я же воспламенился, в горячке во Дворец Почтеновых вбежал – как добирался, не помню, лишь – пятна, смех балерин погорелых театров, литые мускулы варваров.

Свет в окнах Дворца притушен, лишь из окон дворницкой тихая музыка льётся расплавленным золотом.

На стук через минуту открыли мне дверь — графиня Почтенова Маргарита ибн Ева – благородная женщина, жена графа Почтенова – засмотришься, под омнибус попадешь.

Спала до моего прихода, но дело женское знает – встретила надушенная, свежая, в горностаевой шубке, подозреваю, что на обнаженное тело накинута шубка, юбка – под ней обязательно нет белья, потому что времени мало на прихорашивание, но что не видно – не обидно.

Вуалька, кокетливая шляпка с пером страуса, туфли на высоченных каблуках, в руках скрипка – укор балеронам погорелых театров.

Не ждала, но возле кровати в опочивальне у благородной дамы обязательно – тазик для быстрого омовения, музыкальный инструмент, книжка с закладкой на нужной странице, комплект одежды быстрого одевания, туфли – всенепременно на высоченных каблуках

Я поклонился, сбивчиво стихами сообщил о нежданной радости, что граф Почтенов приз первый завоевал, даже не капризничал и не размахивал гусиными перьями, как поступил бы поэт-задвижник.

Благородная графиня Маргарита ибн Ева на миг побелела от известия, качнулась, но затем взяла себя в руки, наружно радости не показывала, но ноги её подкосились, упала в кресло, руку мне протягивает, называет милым вестником правды, Гермесом литературной революции.

«Ах, граф Яков фон Мишель!

Видела сегодня соловья во сне и розу.

К счастью, обязательно к счастию; если кто из благодетелей скажет, что я ошиблась, то не поверю, уйду в пустыню, обвиню себя в нечувствительности, но идею, что мой муж – гений, не вырву из сердца.

Дочь наша графиня Светлана Мигель Йокогамовна спать изволит; ступайте, граф, разбудите её, сообщите о победе батюшки, и голуби Мира взлетят над вашими головами, словно вы их подкармливайте с детства.

Не откажите в любезности, граф Яков фон Мишель, разбудите графиню Светлану – добро произрастает добром.

В ином случае я бы вас не просила об одолжении, но сейчас преисполнена восторга, ножки подкосились, даже мелодия в голове звенит праздничная; рыбьи пузыри мелькают в очах.

Я сорвался с места, не думал о нарушении морали, потому что – без задних дурных помыслов, а, если без нечистого в мыслях, то можно и в баню к девицам благородного института войти.

Добежал до опочивальни графини Светланы, осторожно в золотой колокольчик, что на двери, позвонил, ветром тронул струну.

«Кто беспокоит меня?» – через три секунды – я нарочно отмерял по золотому хронографу (работа графа Брегетта фон Сейко) – мне ответил прелестнейший оперный голосок.

Я представился, объяснил, что по чрезвычайному радостному делу от батюшки – самовар бы раздуть ботфортом.

Через тридцать одну секунду дверь отворяется; графиня Светлана предстаёт передо мной во всей свежести молодости, красе – хоть в театр с ней иди без подготовки.

Длинное волшебное платье – опять же видно, потому что грудки, не стесненные лифом, слегка дрожат осенними листами ясеня: шляпка с пером птицы Феникс – дорогое перо, тысяча луидоров, не меньше; сапожки красные на каблуках-шпильках.

Белые перчатки, раскрытая книга стихов графа Блокпоста и саксофон на золотой цепи на шее, словно муза на веревочке.

Благородство, отвага, честь, скромность, – вот имя девушке среди ночи, а вы, жена, мать многочисленная - в войлочных туфлях и в бигудях, словно ваш батюшка восстал из могилы. – Граф Яков фон Мишель с досадой качал головой, словно золотую корону сбрасывал.

— Вы укорили меня, журили, господин патрульный! – жена художника скинула войлочные домашние тапочки, выдернула бигуди, впрыгнула в туфли на каблуках-гвоздиках – так артист запрыгивает на зебру. – Но хорошо ли это?

Я не из благородных в вашем понимании, потому что не с Планеты Гармония, но покровители в высших сферах имеются, а книксены и реверансы у меня – отличные, даже с мичманом Космофлота в ресторацию не стыдно пойти, чести своей не уроню в сотый раз.

Если вы благородный, то не должны укорять даму, тем более журить её и ставить на вид, поучать, словно у вас в шляпе скрыта книга Укоров и Морали.

Благородный граф пройдёт мимо грязной девушки, даже голову не повернет, а, если дама ему в глаза вцепится когтями, то благородный убежит, сделает вид, что не девушка на него посягала, а – рысь.