Мэри Стюарт - День гнева. Принц и паломница

— Нет. Продолжай.

— Ну, есть люди, кто зарабатывает себе на пропитание такой торговлей — поскольку это и есть торговля. За реликвии можно выручить хорошие деньги, их с готовностью платят и бедные паломники, и посланцы богатых церквей и знатных дворов, где хотели бы владеть подобными вещами, почитать их. Мне очень жаль, если ты этого не знал.

— Лишь потому, что никогда не думал об этом! Но теперь, когда ты мне это сказала… Но не хочешь же ты сказать, что сокровище Максена, все эти символы власти — тоже фальшивка? Такого не может быть!

— Разумеется, нет! Но если судить по тому, что о них говорят, Максенов грааль, так же как и меч, называемый Калибурн, — предметы; исполненные великого могущества и великой красоты, но и Максенов грааль — в той же мере чаша, из которой пил Иисус, как и десяток других, какие я видела в Святой Земле.

— И та, какую вы привезли с собой?

— Это небольшая чаша из золота. Очень красивая, чудесной работы. — Алиса улыбнулась. — Но неужели ты думал, что Иисус и его последователи ели и пили на золоте?

— Я… я никогда об этом так не думал.

— Боюсь, его чаша была из глины. Простая плошка, которая давно уже разбилась вдребезги.

— Но если ты это знаешь… — Александра, как с удовольствием заметила Алиса, не встревожил недостаток веры в догматы, хотя он все еще казался озабоченным, — но если ты это знаешь, почему ты… или скорее почему герцог, твой отец… позволил этому приехавшему с вами франку привезти этот «грааль» здешним братьям? Уже теперь вся округа полна слухов о его святости. И местная беднота станет ожидать чудес!

— Ну, тогда, вероятнее всего, они их получат, — спокойно отозвалась Алиса.

Теперь Александр уставился на нее уже в неподдельной тревоге, и тут вдруг зазвонил к молитве колокол. Подобрав соскользнувшую на траву вуаль, Алиса собралась подняться, но Александр протянул к ней руку.

— Нет, прошу тебя, подожди. Скажи мне, что ты имела в виду. Ты не… не можешь же ты говорить об обмане и фокусах.

«Не можешь! Ты ведь сидишь здесь со мной в райском саду и выглядишь, как юный ангел».

— Никаких фокусов тут нет. Все вполне честно, это — вопрос веры. Видишь ли, Хлодовальд — это франкский принц — верит; старая королева верит; и здешние братья тоже верят. Эта вера и есть истинный «грааль», даже если настоящий и разлетелся на куски много сотен лет назад. Это идея, символ, такой, каким он мыслился в ту первую вечерю. Во всяком случае, так говорит отец — и Иисус сам так сказал, если помнишь.

Ты так говоришь, словно ты его сама знала.

— Думаю, знала, когда была совсем маленькой.

Снова пауза, заполненная замолкающими нежными звуками; стоило эху колокольного звона затихнуть, в саду воцарилась полная тишина.

— Я прибыл, чтобы найти грааль, — внезапно сказал Александр. Даже в его собственных ушах эти слова прозвучали слишком громко, и дальше он заговорил тише: — Я приехал, совершая греховный поход за Максеновым сокровищем, я дал клятву обманом или силой оружия привезти его той, кто жаждала его ради власти, той, кому я служил. Другие рыцари также скитались по разным землям в подобном походе. Никто из них его не нашел, и по меньшей мере двое умерли в поисках.

— Тогда, — очень просто сказала Алиса, — они нашли свою правду. А ты? Станешь ты продолжать? Это лицо, кому ты служишь, потребует, чтобы ты продолжал?

— Я был послан дамой. Для меня это был великий поход и приключенье… Для нее это было… — Он заставил себя замолчать.

— Для нее, ты сказал? И ради силы? Ну, быть может, тогда она нуждается в нем, — продолжала Алиса. — У каждого свой грааль.

— Эта дама? — начал было он жестко, но, пристыженный, остановился. — Прости меня, — смиренно проговорил он. — Я совершил большое зло. У меня нет права говорить с тобой так, как я говорил, или говорить о… о ней, как мне бы хотелось. Думаю, мне лучше оставить тебя.

На этот раз она, останавливая его, подняла руку.

— Нет. Пожалуйста, не уходи. Почему бы тебе не рассказать мне об этом твоем походе, что так тяготит тебя?

И потому он остался. Снова присев подле нее на теплую траву, он рассказал ей все, начиная с солнечного начала в Крейг Эриэн до полного теней вступления в Темную Башню. Тут он не смог заставить себя поведать ей все, но даже и так, когда он закончил, он остался сидеть в печальном молчании, не решаясь поднять на нее глаз, ожидая, что она станет или упрекать его, или безмолвно и с отвращением отстранится.

Действительно, Алиса какое-то время сидела в молчании, но когда она заговорила, это было только для того, чтобы спросить:

— А теперь?

— Не знаю. Я не могу продолжать этот поход, не могу и отвернуться от него я отправиться на юг, чтобы завершить то давнее дело с королем Марчем. Но оба моих похода нелепы, хотя я в определенном смысле дал клятву завершить их оба. Теперь я понимаю, что один из них греховен, а другой просто глуп. Но что мне остается? Что мне теперь делать?

Алиса снова потянулась за упавшей вуалью.

— Похоже, самое важное здесь то, что ты узнал от дамы Лунеды о тайных собраниях недовольных политикой Верховного короля. Даже если ты ничего не знаешь об их планах, ты знаешь хотя бы несколько имен, и одно из них, безусловно, заинтересует моего отца. Так что… А, слушай! Думаю, они уже выходят из церкви. Не кажется ли тебе, что первое и самое лучшее, что ты можешь сделать, это пойти поговорить с моим отцом?

Прошло, однако, еще несколько дней, прежде чем Александр смог переговорить со старым герцогом. Когда Алиса, расставшись с ним у дверей странноприимного дома для мужчин, присоединилась за завтраком к аббату Теодору и своему отцу, она обнаружила, что весь аббатский дом пребывает в состоянии, какое в месте не столь тихом и определенно мирном можно было бы назвать смятением и переполохом. Сам аббат поспешил ей навстречу с тревожными вестями.

Ее отцу совершенно внезапно и прямо в часовне под конец службы стало дурно. С утра он чувствовал себя как будто усталым и жаловался на легкое головокружение, но отмел заботу своих слуг и настоял на том, чтобы присутствовать на утреннем богослужении. Увидев, что Алисы нет в церкви, он строго-настрого запретил передавать ей вести, могущие ее встревожить. И действительно, на бдительный взгляд слуг, казалось, поначалу все шло хорошо. Но под конец службы, когда герцог начал подниматься с коленей, он внезапно покачнулся, потерял чувствительность в правой ноге и упал на скамью. Двигаться он больше не мог. Когда открылись двери церкви и оттуда стали выходить прихожане, перед Алисой предстала небольшая процессия встревоженных слуг, переносивших герцога в его покой в доме аббата; герцог был в сознании, но совершенно беспомощен.