Сергей Шведов - Белые волки Перуна

Возвращение Ладомира и его побратимов Мечислав дождался на крыльце. Беспокоился, не будет ли спроса за ночное своевольство, но, видимо, беспокоился зря - то ли спросить было некому, то ли отложили этот спрос до более удобного случая.

Ладомир легко прыгнул с коня, и по лицу было видно, что вернулся он с легким сердцем. Лучше бы, конечно, этой казни вообще не было, но при Ладомире об этом заикаться не стоит - тридцать Белых Волков погибли в радимицком граде, и Бирюч погиб, который воеводе был вместо отца. Легко ли такое спустить? И Мечислав вряд ли спустил, коли дело коснулось бы его родовичей. Зажглось бы сердце ненавистью, и никакая молитва не спасла бы от тяжкого греха.

Только сели за стол, как объявился на пороге Всеволодова терема старый знакомец Бакуня с вечной своей щербатой улыбкой на пропеченном лице, но с глазами жесткими, если не злыми. Мечислав сразу сообразил, что объявился он неспроста. Ладомир приветствовал ведуна сдержанно, хотя и звал к столу. Гость чиниться не стал и с охотою принял приглашение, кинув на стоящий в углу короб мятый колпак.

Меды подавала старшая дочь убитого по утру боярина Всеволода. Ей не грозили беды от волхвов Перуновых, поскольку была она женой убитого воеводы-наместника Куцая. Бакуня на Забаву щурился, но не сказал ей ни слова, ни худого, ни доброго.

- Так, говоришь, сбежали все родовичи Всеволода? - Бакуня перевёл глаза на воеводу

- Выходит, сбежали, - отозвался Ладомир. - Не уследил.

Хорошие меды делают в радимецкой стороне, и свинину тоже приготовить умеют. Ладомир пил, ел и нахваливал хозяйку, у которой от тех похвал слёзы выступали на глазах. Тяжко вот так сразу потерять мужа и отца. Мечиславу красивую сдобную жёнку было жалко. Хотя в её сторону он старался не смотреть - боялся утонуть в её глазах, как в омуте. Дядья смущение Мечислава примечали и посмеивались в усы. А Забава как нарочно то бедром заденет спину молодого боярина, то грудями к его шее привалится, блюда ставя на стол. Оттого, наверное, и прозевал Мечислав момент, когда Ладомир с Бакуней от ухмылок перешли к ругани.

- Думаешь, я не знаю, почему погасли раньше времени костры, и кто стоял у тех костров?

- Ну, я стоял, - Ратибор исподлобья глянул на возмущенного ведуна. - И что с того?

- Белые Волки так не поступают, - сбавил тон Бакуня.

- Я не Волком родился, а человеком и родился на этой самой радимицкой земле. Волчья шкура уже потом ко мне приросла.

Ратибор не только глаз своих не отвёл от глаз Бакуни, но ещё и заставил ведуна заюлить носом, что с тем бывало крайне редко. Всегда был в себе уверен Бакуня и в любом споре стоял на своём, хотя обычно без особой злобы. Но ныне зацепило его за живое так, что даже тонкие губы побелели. А Мечиславу почему-то кажется, что не договаривают до конца и Белые Волки, и Перунов ведун. Спор идет между дела, а главного спорщики коснуться не решаются.

- За пролитую кровь мы взяли с радимичей полной мерой, - сказал Войнег. - А что еще вам с Вадимом надо? Опустошить радимицкую землю, чтобы ни одного младенца здесь не осталось, так что ли?

- Перун должен быть в этих землях главным богом! - голос Бакуни рванулся к потолку чуть ли не визгом. - И достичь этого можно только кровью и страхом.

- Главным, но не единственным, - возразил ему Ладомир. - Каждый вправе кланяться своему богу, но при этом почитая других. А вы Велесовых волхвов согнали с Дубняка и тем обиду нанесли не только Скотьему богу, но и всем радимичам. С этого и начался бунт.

Бакуня засмеялся над Ладомировыми словами. И не похоже, что притворяется щербатый ведун, глаза-то действительно заискрились весельем. Но и ещё есть что-то в этих глазах, спрятанное за смехом. Человек с такими глазами может любого прирезать из-за угла и даже не поморщится при этом.

- В бунте на радимицкой земле вина Перуновых волхвов не самая главная, Ладомир. Многие здесь били ноги.

- Многие били, а спрос, выходит, учинили с одних радимичей, - нахмурился Ратибор.

- В любом деле кто-нибудь до оказывается крайним, - дёрнул плечом Бакуня. - А вам о другом подумать надо. О том, например, что нашим богам грозит большая опасность из греческих земель. Князь Владимир всё больше склоняется к печальникам Христовой веры. А греческий бог, это вам не Перун, он не терпит рядом с собой других богов и их печальников. Если мне не веришь, Ладомир, то спроси пасынка своего Мечислава, который наших богов считает гнилыми деревяшками. Я прав, Мечислав?

Впервые Бакуня обратился к молодому боярину, а до этого как бы и не замечал его вовсе. У Мечислава от неожиданности кусок застрял в горле, только и сумел, что побагроветь да кивнуть головой.

- Вот так христиане судят о наших богах. А того понять не могут, что сила тех богов, тех идолов деревянных в людях, которые им кланяются. И чем больше людей поклоняются Перуну, тем больше его сила. И готовность лить за бога свою и чужую кровь тоже показатель этой силы. Поняли Волки Перуна? Сейчас надо зажать людей в кулаке, чтобы даже перемет Владимира на чужую сторону обернулся его же собственным падением. Да и не решится князь идти против народа, если народ будет пребывать в твёрдой вере. Ныне мы доказали, что и без помощи князя можем чинить спрос с тех, кто поднимает руку на ближников Ударяющего бога. А ты говоришь - Скотьему богу обида. Если не устоит Перун, то падут и Велес и Даждьбог и все прочие славянские боги.

- Нет богов славянских и греческих, а есть один Бог на всех, - сказал негромко Мечислав.

- Ну вот, - засмеялся Бакуня.- Младой-то ваш ещё путается в словах, но есть среди христовых печальников люди куда болеекрасноречивые. А я вам так скажу - не только люди берут от бога, но и бог берёт от людей. И коли Перун берет от русичей, то он нам родным становится по крови. А значит и защищает он нас как своих родовичей. Неужели греческий бог, которому всё едино, что грек перед ним, что варяг, что фряг, что печенег способен защитить русичей в годину испытаний? И не защитит, а на Ударяющего бога вся наша надежда.

Хотел Мечислав возразить Бакуне, но не нашёл слов. Да и откуда им было взяться, если в том же христианском храме был он всего пять раз в свой последний приезд в Киев. Все его знания о Боге пришли в основном от матери, но и Людмила, наверное, не нашла бы нужных слов, чтобы возразить красноречивому ведуну. Мечислав здорово рассердился на себя за немоту, а потому и сошёл с возвышения, на котором стоял стол, от греха подальше. Попусту лаяться и с дядьями, и с Бакуней проку нет. Тут нужны такие слова, чтобы достали до самого сердца, а у Мечислава таких слов нет, да и знает он мало, много меньше того же Бакуни, который обошёл и объездил полмира.

От огорчения Мечислав пошёл в крайнюю боковуху, чтобы подумать на досуге, чем же истинный Бог лучше богов славянских. Жёнку Забаву он и не чаял здесь встретить, но так уж вышло, что пришёл за нею хвостом. А как уж она его миловать начала, так и вовсе всё на свете забыл Мечислав, даже Веснянку, которую обещал любить вечно. Чуть со стыда не сгорел Мечислав за такое свое непотребное поведение. Да и зачем ему Забава, коли уже всё сговорено с другой. А теперь что же, брать эту в жёны, а Веснянку оставить в Плеши? Конечно, боярину и две жены не обуза, но ведь это язычнику, а у христианина более одной жены быть не может. И выходит, что истинный Бог строже относится к людям, чем славянские идолы. То-то Бакуня обрадовался бы, глядя на незадачу Мечислава. И было бы из-за чего терять голову. Не люба ведь ему Забава, а приключилось с ним всё это из-за жалости. Сейчас она плачет, а как Мечиславу её утешить, коли ни мужа у нее, ни отца, и род её разорён, и податься ей некуда.